— Это моя земля, Ветер Северных Долин, — проскрипела старая Альта. — и моя земля не знала крови и боли столько времени, сколько твои сопляки не дышат и…

— Как смеешь ты, мерзкая землеп…

Пиковый Безымянный, лишенный света терны, не смог договорить. На него обрушилась вся мощь ауры Безумного Генерала и, придавив к земле, лишила возможности контролировать свое тело.

Хаджар вновь низко поклонился.

— Прошу простить его грубые слова, достопочтенная старейшина. Его недостойное поведение — полностью моя ответственность. Я приму любое попрание, которое вы сочтете нужным.

Альта вновь никак не отреагировала.

— Старое дерево не заботит если глупый дятел сядет на его ветку и начнет долбить ствол, — проговорила она скрипучим голосом. — Я впущу тебя, Ветер Северных Долин. И впущу твоих людей. Но не потому, что я рада тебе или им. А потому что, так велят мне законы моих матерей. Мы работаем на земле, чтобы другим было что есть, чем укрываться от холода и где прятаться от зноя. И мы растим горба и покрываемся мозолями, чтобы другим не пришлось. И потому не откажем путникам в крове и пищи. Деньги свои оставьте при себе. Они нам ни к чему. Берите, что вам нужно и не задерживаетесь. Здесь вам не рады.

— Благодарю вас, достопочтенная Альта. Мы уйдем с первыми лучами рассвета и, мое слово, не потревожим вашего покоя.

Все это Хаджар, с низким поклоном, говорил в спину уходящей по тропе старейшине. Стоило только ей договорить, как открылись ворота деревни, и она отправилась по своим делам, не уделив Генералу и его людям ни одной лишней секунды.

Может, так же рьяно, как воины не любили магов и торговцев, так же и земледельцы не любили воинов. Потому что те являлись олицетворением всего того, что губило и обесценивало труды таких, как Альта.

Хаджар посмотрел на потерявшего сознание Безымянного.

— Мы можем прогнать его из отряда, — подал идею Аль’Машухсан.

— Может так и стоило бы сделать, — задумчиво протянул Хаджар. — Но не я возглавляю этот поход, а ты, достопочтенный Аль’Машухсан. И тебе решать, что делать с твоими людьми.

С этими словами Хаджар развернулся и направился к дилижансу. Как бы то ни было, сегодня он будет ночевать под открытым небом. Ибо не собирается своим присутствием осквернять чужие святыни.

— Всыпьте ему десять плетей, — донеслось из-за спины. — Заплатите за месяц пути и отправьте домой с письмом его отцу о том, что он не смог воспитать сына в уважении и достоинстве.

Глава 1551

Хаджар сидел около костра. Позади него поднимались стены форта. Некогда прославленного на целую Империй, затем почти разрушенного, а теперь снова восстановленного.

Хаджар не мог их не узнать. Стены, служившие ему несколько лет домом. Стены, ставшие надгробием его названному брату — орку Степному Клыку, ушедшему в битве, жившему свободно и умершему достойно — на ногах и с оружием в руках.

Он видел флаг, реявший над фортом, и слышал команды, отдаваемые муштруемым солдатам. Даже сейчас, в закатный час, солдаты армии Лунного Ручья продолжали тренировку.

А еще смотрел на степь Ласкана, раскинувшуюся во весь горизонт. Здесь царила весна и зеленеющие травы покрывались румянцем медного блеска увядающего заката.

Трещали полешки.

— Здравствуй, старый друг.

Хаджар обернулся. К нему, из тени, вышел невысокий воин с горлянкой в руке. Около его пояса качались ножны с клинком, на лице застыли грусть и смятение. Волосы, стянутые в хвост и зеленые глаза. Он носил легкую броню и выглядел надменным и чванливым, но разбитым внутри.

Хотя теперь трещины словно затянулись, оставив после себя лишь старые шрамы.

Хаджар поднялся и крепко обнял своего товарища. Они простояли недолго, а затем опустились около костра.

Том Динос, принесший себя в жертву, чтобы спасти простых солдат в битве с Ласканом, когда Морган Бесстрашный едва не погубил обе армии, не знал ни погребения, ни тризны. Не осталось ни тела, ни доспехов, ни меча, чтобы проводить их в последний путь.

— Странно, да? — Том отпил из горлянки и, вытерев губы тыльной стороной ладони, повернулся к Сухашиму. — Что мы встретились именно здесь.

— Наверное, — только и ответил Хаджар.

Он взял длинную палочку и поправил несколько полешек в костре. Те вновь радостно затрещали и подняли хороводы искр.

— Чем занимаешься, Хаджар?

— А тебе не видно?

Том улыбнулся и снова отпил из горлянки. Он смотрел в огонь и думал о чем-то своем.

— Я не смотрю так далеко, Генерал, — ответил, наконец, некогда младший наследник Хищных Клинков. — Я сижу на пороге дома своих предков и жду сестру, друзей, племянника… надеюсь, что те не придут еще как можно дольше — когда дни бывают легки. А когда тяжелы, корю себя, но молю — поскорее навестить меня.

— И каковы обычно твои дни?

Том снова отпил.

— В последнее время они все чаще и чаще тяжелы, Генерал, — прошептал он. — Но давай не будем о грустном. Расскажи мне, лучше, о своих странствиях.

И Хаджар начал рассказ. Они сидели, болтали и смотрели на то, как застывший закат все не спешил и не спешил уходить за границы дальнего запада, а степь так и нежилась в медных разливах невидимой стали.

Костер все горел. Трещали поленья. И искры плясали, играя с тенями на лицах старых врагов, затем верных соратников, а под конец — преданных друзей.

— А как Парис? — спросил, через некоторое время, Том.

— У него все хорошо, — ответил Хаджар. — Я слышал последние песни о нем, что он отправился в регион Этенас — на поиски утраченных свитков старой магии. Взял с собой сына Эйнена — Шакура Кесалия.

— Этого лысого пройдохи? — засмеялся Том. — Вот уж компания путешественников… Не жалеешь?

Вопрос прозвучал так неожиданно, что язык Хаджара сработал быстрее, чем его мозг.

— О чем именно?

И снова эта улыбка. Том раньше никогда так не улыбался. Разбито, надменно, с насмешкой, с издевкой, но не так… не так, будто он теперь многое знал. Может, куда больше Древних, только не мог рассказать или выразить