— В детстве мне часто снился один и тот же страшный сон, — произнесла, наконец, Лэтэя. — Будто это я и не я одновременно. И я сражаюсь с какими-то полчищами на одинокой, ледяной горе, потому что знаю, что где-то там мой друг. Битва идет долго. Очень долго. Но я все сражаюсь. А потом… — он прикрыла глаза — словно ей надо было собраться с силами. — мне в горло впиваются клыки волка. Я чувствую, как жизнь покидает меня, но я все еще сражаюсь, а затем появляется золотой свет, пронзает меня и все меркнет. С тех пор я и боюсь гор.

Хаджар чуть приобнял ей и поцеловал в макушку.

— Не бойся, — прошептал он тихо. — если появится кто-то, кто захочет тебя убить или съесть — он будет сражаться с нами обоими.

Лэтэя улыбнулась и отряхнулась, сгоняя с себя детские страхи. Порой слишком сильные, чтобы освободиться от них даже во взрослом возрасте.

— Ступай, мастер Ветер Северных Долин, пришло время твоей славе поработать нам на пользу.

Хаджар убедился, что с Лэтэей все в порядке, а затем шагнул на тропу ветров.

Глава 1550

Хаджар вышел с тропы ветра прямо напротив ворот в деревню. Там уже стоял Аль’Машухсан и несколько его воинов. Один из них, так же в просторном кафтане и с белым тюрбанов на голове, у него на поясе покоилось две коротких, изогнутых сабли с позолоченными рукоятями.

Вообще, как заметил Хаджар, чем дальше по пути развития, тем стандартнее становилось оружие Адептов. Посохи, копья, топоры, молоты и клинки. И куда реже прочих изысков. Иногда он задумывался над подобным феноменом, но так ни к чему конкретному не приходил, хотя чувствовал, что в этом кроется некий потаенный смысл.

— А вот и он! — с нескрываемым энтузиазмом Аль’Машухсан махнул рукой в сторону вышедшего из потоков ветра, окутавших его белоснежными волнами, Хаджара. — Мастер Ветер Северных Долин, прославленный странник Чужих Земель! Уверен, что и до ваших краев докатились слухи о его подвигах!

Перед запертыми вратами стояло несколько человек. Пара молодцев, с самодельными палашами, выкованными из подручного металла — старого плуга или мотыги. Каждый из них — не выше Средней стадии Повелителя. Но даже так — сама мысль о том, что в Чужих Землях подобный уровень развития годится разве что для обрабатывания земли и защиты деревни от мелких напастей, приводил жителя смертных Империй в легкий ступор.

Впрочем, Хаджар привык.

За свою жизнь он видел столько земель, сколько и не снилось большинству тысячелетних адептов, навсегда застрявших на своей родине или чуть дальше от неё.

Перед молодцами, почти сгибаясь до самой земли, опираясь на длинный, старых посох, стояла старушка. Сгорбленная, с побелевшим и заплывшим левом глазом. Древняя, как сама земля, которую она оберегала. Смертные бы нарекли её ведьмой и, может, в чем-то не ошиблись.

Седые, редкие волосы, опускались из-под капюшона, вытканного из “овечьей” шерсти. На ногах покоились простые лапти.

Сколько ей? Семь тысяч лет. Девять? Насколько долго это Безымянная начальной стадии жила в этом мире? Сколько многое видели её глаза и слышали её уши? И как долго она, своими руками, добывала хлеб и пищу, чтобы затем пришли бродячие торговцы и выкупили за бесценок, увезя на рынки городов и поселков, продав там в три дорога.

— Мы треб…

Один из пришедших с Аль’Машухсаном — Небесный Император, разменявший первый десяток веков, так и не успел ответить. С ужасом, удивлением и, может, малой толикой отвращения, он смотрел на Безумного Генерала, прославленного воина, чья несгибаемая воля стала уже именем нарицательным.

И этот воспетый бардами и менестрелями адепт в пояс, почти до самой земли, согнулся в поклоне перед старой ведьмой.

— Меня зовут Хаджар Дархан, — поздоровался Хаджар. — Мир вашему дому, смеха вашим детям, вина вашим молодым и дождей вашей земле.

Молчание затянулось. Пустынник даже потянулся к саблям, но Аль’Машухсан вовремя его остановил и едва заметно покачал головой.

— Меня зовут Альта, — наконец произнесла старушка. Голос её звучал так же, как скрип сухого дерева в осеннюю пору. — Я старейшины деревни Журчащих Ручьев. Выпрямись, юноша. Моего горба хватит на нас обоих.

Позади неё стоял забор. Она, столь почтенного возраста, даже не думала прятаться за его пределами. И те несколько сотен жителей, что вверили ей свои жизни, сейчас, возможно, даже не знали, что творится за воротами.

— Мы, с моими соратниками, скромно просим у вас о ночлеге, — Хаджар еще раз поклонился, на этот раз не так низко. Законы гостеприимства вообще не требовали от него повторного поклона, но он не мог поступить иначе — это было бы бесчестно по отношению к Альте. — И, если у вас найдется свободные запасы, мы бы хотели приобрести у вас корма для наших ездовых, вяленого мяса и круп для воинов.

Альта даже бровью не повела. Такой же белоснежной, как и её волосы. Она молча стояла и смотрела на Хаджара. Вглядывалась ему в лицо и, казалось, читала его жизнь, как открытую книгу. Сколько она видела таких за свою жизнь? Сколько и сама проводила в путь из родной деревни, чтобы уже больше никогда не встретить.

Её собственные дети, внуки, правнуки и далеки потомки, уходили за поиском иной, лучшей жизни, лишь чтобы вернуться в дом праотцов раньше, чем сама Альта.

Её мозолистые руки знали и плуг и барону, она пахала и сеяла до тех пор, пока горб не отнял у неё родной ремесло. Но и тогда Альта не оставила трудов. Она выучила травы и коренья, она услышала свои первые Слова в шелесте крон и свисте ветра.

И она начала врачевать. Отгонять лесных зверей, отводить паводки, звать духов дождя и увещевать духов засухи. Она прожила на этой земле дольше, чем дышали те, кто пришел к её воротам.

И земля была на её стороне.

Хаджар чувствовал это. Чувствовал, как него смотрят незримые. Те, кто останутся после того, как все падет прахом и развеется на их “руках”. И, может, лишь посох Альта, прорастая крепким деревом, склонится над их заросшими тропами, будет о чем-то помнить.

Хаджар очнулся от этого наваждения и… отвел взгляд в сторону. Не из страха или слабости воли. Просто, лишь спустя две сотни лет, он понял, почему ведьмам нельзя смотреть в глаза.

Они не украдут твою душу. Напротив.