глаза, одна сидела за угловым столиком, перекинув ногу на ногу, и задумчиво давила окурок в пепельнице. Было еще семь-восемь человек, незнакомых Фреду; он разглядывал их лица, поблекшие от грима, пока лакей подкладывал ему подушку, вскидывал серой скатертью, торопливо расставлял прибор.

И внезапно поодаль, в сумраке ресторана, Фред узнал тонкий профиль фокусника, который тихо беседовал с пожилым, тучным господином американского пошиба.

Фред не ожидал встретить фокусника, никогда не посещавшего кабаки, да и вообще вовсе позабыл об его существовании. Теперь ему стало так жаль бедного Шока, что он решил было все скрыть от него; но подумал, что все равно Нора обманывать не умеет и, вероятно, сегодня же объявит мужу: «Я полюбила Фреда Добсона, я покидаю тебя», – а ведь это разговор неприятный, трудный, и потому надо ей облегчить дело, – он рыцарь ее, он гордится ее любовью, – и как бы он Шока ни жалел, а огорчить его придется.

Между тем лакей принес порцию пирога с почками и каменную бутылку имбирного пива. Затем включил свет. Там и сям над пыльным бархатом вспыхнули стеклянные цветы, и карлик видел издали, как золотистым блеском засквозила каштановая прядь на лбу у фокусника, как из света в тень переходили его нежные прозрачные пальцы. Собеседник его встал, тяжело оправляя под пиджаком кожаный пояс и льстиво улыбаясь Шоку, который встал тоже и прошел вместе с ним до вешалки. Толстяк нахлобучил широкополую шляпу, пожал легкую руку фокусника и, все еще подтягивая штаны, вышел из ресторана. На миг засветлела полоска остывающего дня, и лампочки в ресторане стали желтее. Бухнула дверь.

– Шок! – позвал Картофельный Эльф, суча ножками под столом.

Шок подошел. На ходу задумчиво вынул из бокового кармана горящую сигару, затянулся, выпустил клуб дыма и сунул ее обратно за пазуху. Как он это делал – неизвестно.

– Шок, – сказал карлик, у которого от имбирного пива покраснел нос, – мне нужно с вами поговорить. Это очень важно.

Фокусник сел рядом, облокотился одною рукой.

– Голова не болит? – спросил он равнодушно.

Фред вытер губы салфеткой; не знал, как начать, чтобы не сделать слишком больно другу; почувствовал между прочим, что натер за день мозоль.

– А нынче вечером я выступаю вместе с тобой в последний раз, – сказал фокусник, поблескивая пальцами в воздухе. – Американец увозит. Контракт подписан и все такое. Выходит, кажется, недурно…

– Послушайте, Шок. – И карлик, отвернувшись, с трудом стал подбирать нужные слова. – Вот… Будьте храбрым, Шок. Я люблю вашу жену. Сегодня, когда вы ушли, я с нею… мы с нею… она…

– Только я плохо переношу качку, – задумчиво проговорил фокусник, не слушая бормотанья Фреда, – а до Бостона неделя… Я плыл в Индию когда‐то. Потом чувствовал себя как вот нога, когда ее отсидишь…

Фред, багровея, тер о скатерть кулачком. Фокусник тихо засмеялся своим мыслям. Затем спросил:

– А ты что‐то хотел сказать мне, дружок?..

Карлик глянул в его призрачные глаза, смущенно закачал головой:

– Нет, нет… Ничего… С вами нельзя говорить.

Шок протянул руку, хотел, видно, выщелкнуть монету из уха карлика, – но, в первый раз за многие годы мастерских чародейств, монета некстати выпала, слишком слабо захваченная мускулами ладони. Фокусник подхватил ее, встал.

– Пообедаю у себя, – сказал он, с любопытством разглядывая макушку карлика. – Мне тут не нравится.

Фред, надутый и молчаливый, ел печеное яблоко. Фокусник пожал плечами и вышел легкой неторопливой походкой…

В ресторане было пустынно. Акробат и клоун ушли, первый поддерживая второго. Томную испанскую плясунью в большой шляпе увел неловкий, прекрасно одетый молодой человек с голубыми глупыми глазами – вероятно, сынок богатых и чванных родителей.

«Не хочет слушать, так и не надо», – подумал Фред, облегченно вздохнув и решив про себя, что в конце‐то концов Нора объяснит лучше. Потом достал блокнот и стал писать ей письмо. Кончалось оно так: «Теперь Вы понимаете, что продолжать прежнюю жизнь я не могу. Каково было бы Вам знать, что каждый вечер людское стадо хохочет над Вашим в<оз>любленным? Завтра же я уезжаю. Напишу Вам снова, как только найду тот мирный уголок, где, после Вашего развода, мы будем любить друг друга, моя Нора».

Так завершился быстрый день, подаренный карлику в мышиных гетрах.

6

Лондон осторожно вечерел. Уличные звуки сливались в тихий музыкальный гул, словно кто‐то, перестав играть, все еще нажимал педаль. Черные листочки парковых лип выделялись на прозрачном небе, как узоры из пиковых тузов. Иногда на повороте улицы или между двух траурных башен появлялся, как видение, млеющий пожар заката. Шелестели в окнах шторы, спадали мягкими хлопьями.

Фокусник всегда заезжал домой пообедать и переодеться в профессиональный фрак, чтобы потом сразу отправиться в театр, где выступал он шесть раз в неделю. Нора в этот вечер ждала его с нетерпением, трепеща от дурной радости. Она была теперь в темно-коричневом закрытом платье и казалась от этого выше и бледнее. Улыбаясь, раздувала ноздри, и все похрустывала пальцами. Радовалась тому, что теперь и она, обманув мужа, имеет свою тайну. Карлика не хотелось вспоминать. Карлик был неприятный червячок.

Тонко щелкнул замок входной двери. Как это часто бывает, когда знаешь, что обманул человека, лицо фокусника показалось ей новым, почти чужим. Кивнув ей, он как‐то стыдливо и грустно опустил ресницы; молча сел за стол против нее. Нора взглянула на его легкий серый пиджак, в котором он казался еще тоньше, еще неуловимее, на руки его, подобные стрекозам, – и глаза ее заиграли теплым торжеством, нехороший живчик задрожал в уголку рта.

Она спросила, наслаждаясь небрежностью вопроса:

– Как поживает твой карлик? Я думала, ты приведешь его.

– Не видел… – ответил Шок, принимаясь есть. Потом спохватился: вынул пузырек и, осторожно скрипнув пробкой, наклонил его над рюмкой с вином.

Нора с раздражением подумала, что сейчас будет фокус – вино станет сапфирным или прозрачным, как вода.

Но цвет вина не изменился.

Шок, уловив ее невольно любопытный взгляд, туманно улыбнулся.

– Для пищеварения… Капли такие… – объяснил он. Волна задумчивости прошла по его лицу.

Нора звякнула пальцами.

– Лжешь. Как всегда. У тебя отличный желудок.

Фокусник тихо засмеялся. От смеха бледные его глаза становились все больше и больше.

Замолк; деловито кашлянул и одним глотком осушил рюмку.

– Да ешь же, – сказала Нора, – остынет…

Злорадно подумала: «Ах, если б ты знал!.. Никогда не узнаешь. Это теперь моя сила».

Фокусник сперва ел молча, потом поморщился, отодвинул тарелку и заговорил. Как обычно, глядел он не прямо на жену, а чуть повыше ее, и голос был певуч и мягок. Рассказывал, как сегодня побывал он у короля в Виндзоре, куда пригласили его развлекать маленьких герцогов в