Увидел, как сквозь его вымокшие волосы сочится кровь: падая, он расшиб себе затылок. Измученно выдохнул, осторожно вставая с пола и помогая подняться Эндрю.

— Прости меня, пожалуйста. Сейчас промоем рану где-нибудь, а потом найдем бинты и закроем ее, — негромко продолжил, — пойдем потихоньку?

— Пойдем, — едва слышно прошептал Эндрю, цепляясь за мой локоть обеими руками.

— Давай, тихонечко, — еле переставляя ноги, отозвался, и мы медленно и бесцельно к побрели к лестнице.

Попасть на второй этаж оказалось невозможным из-за огромной дыры между лестничными площадками, потому нам пришлось вернуться назад. Единственный путь лежал через полумрак заброшенного отделения, по темным пустынным коридорам. Мне очень хотелось верить, что они были пустынными, потому что бороться с ужасами лечебницы у меня уже не оставалось никаких сил.

В темноте приходилось передвигаться буквально на ощупь, ведь боялся, что аккумулятор может разрядиться, и почти не использовал прибор ночного видения. Все это время, прислушиваясь к странным звукам за стенам и скрипу прогнивших досок под ногами, раздумывал только об одном: мне было омерзительно на душе от того, как низко опустился в своем стремлении выжить любой ценой. Был морально более зрелым, чем несчастный Эндрю, потому нельзя было требовать от него стойкости и силы духа. Он и постель-то за собой заправить был не в состоянии. Боялся, что одним своим необдуманным, малодушным поступком мог разрушить доверие между нами, а это стало бы страшным ударом для меня.

Так мы и брели по мрачным коридорам заброшенного женского отделения, врач и пациент, ставшие совсем неотличимыми друг от друга. Так и не сумел отыскать уборную, но вместо этого мы забрели в прачечную, откуда доносился странный пугающий звук.

— Что это? — прошептал Эндрю, остановившись перед работающей сушилкой.

Также остановился рядом и уставился на жуткую машину, чувствуя, как внутри меня начинает нарастать уже ставшее привычным чувство неконтролируемого ужаса. Крышка сушилки была приподнята, и внутри ее барабана с неприятным звуком плескалась какая-то темная вязкая жидкость… Во всем этом было что-то пугающее и противоестественное, ясно было одно: в заброшенном отделении сушилка не могла заработать сама по себе.

— Оставь это, — с плохо скрываемой тревогой ответил, подводя Эндрю к умывальнику, — это просто сломавшаяся сушилка для белья.

Все время, пока промывал его рану под водой, мой взгляд то и дело падал на жуткую пугающую машину — мне хотелось поскорее убраться из этого места и вовсе не из-за опасения встретить кого-то из других пациентов. В ушах постепенно начинало ощущаться уже ставшее привычным странное жужжание. Полтергейст… Это жужжание было его голосом. И сейчас смотрел на темное вязкое нечто, плещущееся в сушилке, и мне начинало казаться, что это была вовсе не вода…

— Там Полтергейст? — странным тоном спросил Эндрю, который все это время норовил повернуть голову и посмотреть на сушилку.

— Нет, это просто грязная вода. Не смотри туда, там ничего нет, — под пугающие мерные звуки ответил, и снова воцарилось молчание.

Чтобы как-то унять нарастающий страх, решил поговорить с пациентом.

— Не злись на меня, Эндрю, — с горечью сказал, — очень корю себя за то, что поступил так с тобой. И очень хочу, чтобы ты знал, никогда больше так не поведу себя, что бы ни случилось. Очень хочу, чтобы ты простил меня.

— Ты мой единственный друг, Дэвид, и мне не за что тебя прощать, — проговорил тот, отчего мне на душе стало чуть легче, — но ты никогда не сможешь нас понять. Ты пробыл здесь слишком мало, поэтому у тебя еще есть шанс спастись. А у меня его нет.

Он снова поник, и лишь только с горечью прикрыл уставшие глаза.

— Есть. Мы спасемся. Спасемся… — словно в прострации проговорил: меня не покидало ощущение чего-то недоброго, что могло затаиться в этой тьме и обрушиться на нас.

Закончив промывать ему рану, еще раз обнял Эндрю, на этот раз уже ничего не говоря, и затем поспешил увести нас обоих подальше из жуткого места.

Мы прошли еще несколько коридоров, пока не оказались в довольно темной комнате, которая представляла собой тупик. Здесь не было совершенно ничего, кроме двух старых кроватей без матрасов, стола и небольшой деревянной тумбы. В противоположную стену был вмонтирован давно не использовавшийся камин, а окна, как