— А вы не хотите поужинать? — вдруг осенило меня.

Варя покачала головой:

— Нет, спасибо, я уже дома поела.

— Да, я тоже, — сознался я.

Как же глупо! Что делать дальше? Что сказать? Поговорить о фильме, о ее роли? Нет, сейчас ни о какой работе. Сейчас… Сейчас… Сейчас надо…

И тут я, словно повинуясь чьему-то колдовскому наущению, подался вправо, осторожно взял Варю за затылок, повернул ее лицо к своему — и, не давая ей опомниться, крепко поцеловал в губы.

Мы целовались секунд тридцать. Затем она мягко, без настойчивости, дала понять, что хочет прекратить. Я немедленно отпустил ее.

— Варя… — начал было я, но она прижала палец к своим губам. Мол, не надо пока ничего говорить. И отвернулась от меня. Смотрела на улицу с преувеличенным вниманием, будто там происходило что-то интересное.

Я откинулся всей спиной на сиденье. Надо закурить. Нет, к черту! Пока мы с ней сегодня не простимся, я не закурю.

В голове моей бушевали смешанные чувства. Восторг от собственного поступка — и стыд за него. Наслаждение от случившегося — и страх перед тем, что будет дальше.

Если она пожалуется мужу? Плевать. Уж кто меня в этой ситуации волнует меньше всего, так это он.

Но Варю-то он волнует. Вероятно. И даже наверняка. Почти нет сомнений, что у нее к нему настоящие чувства. И в таком случае, если она все расскажет мужу, значит… у меня нет никакого шанса.

А вот если умолчит, то…

Да нет, даже если умолчит, это ничего не докажет. Она, может, не захочет меня подставлять просто. Она же такая. Добрая, деликатная.

А что насчет фильма? Если теперь она откажется сниматься? Имеет полное право, конечно. Договор она уже подписала, но, если пожелает, я не колеблясь разорву его на мелкие кусочки.

И все-таки я прав, что это сделал — поцеловал. Дал понять, что…

Гм, а что я дал понять? Может, она поняла все по-своему. Что я бабник, донжуан, который стремится затащить в постель каждую актрису… Это было бы ужасно — особенно потому, что абсолютно не соответствует действительности.

Однако она же не вырывалась. Не залепила мне пощечину, не выскочила из машины. Она не просто терпела мой поцелуй — она отвечала мне! И это уже не спишешь на доброту и деликатность… Неужели — тут я повернулся в сторону замкнувшейся и отвернувшейся пассажирки, но не посмел ее потревожить, — неужели я ей нравлюсь?

Ну, конечно, нравлюсь. Иначе она не пошла бы со мной в кино. Но она, верно, не думала, что я начну приставать. Чистая, наивная душа. Растерялась, испугалась. И сейчас ей стыдно, неловко. И я не прав, что это сделал. Не надо было. Не надо было ставить ее в такое положение. Следовало подождать. Я поторопился. Я, может, спугнул ее…

Я мог гадать так всю ночь, но тут Варя, как и я, откинулась с головой на сиденье и тихо попросила:

— Отвезите меня домой, пожалуйста.

Я кивнул и повернул ключ.

Она выглядит спокойно. Будто ничего не произошло. Что значит актриса. Хотя я не знаю, какое лицо у нее было, пока она сидела ко мне затылком…

Мы доехали до ее дома в полном молчании. Было уже темно.

Я остановил мотор и посмотрел на свою спутницу. Она робко улыбнулась мне. Затем кончиками пальцев дотронулась до моей руки, лежавшей на руле, и быстро сказала:

— До завтра, Аркадий!

— До завтра, Варя! — просиял я.

И она покинула мою машину с изящной быстротой ручейка. Или даже солнечного лучика.

Единственную сигарету в этот вечер я выкурил перед самым сном — уже в постели. А до этого все время ощущал тепло Вариных губ на своих губах — и аромат ее дыхания, словно частично оставшийся у меня во рту.

34

Очень ранним утром меня разбудил телефонный звонок.

— Вы слышали? — Я узнал голос Вари и сразу проснулся. — Гагарин погиб!

— Юрка?! — воскликнул я, соскакивая с кровати.

— Да, — упавшим голосом подтвердила Варя. — Вы его знали?

— Немного, — выдавил я.

— Извините, я вас, наверно, разбудила…

— Я не спал, — быстро соврал я.

— …Просто я должна была кому-то это сказать. Меня это ужаснуло почему-то очень. Хотя я-то не была с ним знакома, никогда не видела даже… Ладно, Аркадий, я пойду собираться. До скорого.

— До скорого, — заторможенно пробурчал я, когда в трубке уже слышались гудки.

Ужасно, конечно. Гагарин… Что случилось?..

Нет, ну какой же я идиот — «Юрка»! Угораздило же такое ляпнуть… Для кого Юрка, а для кого Юрий Алексеевич… Что подумает обо мне Варя, когда узнает, что… Нет, ну я все-таки когда-то виделся с ним, разговаривал… Все равно мерзко… И, главное, какая-то машинальная, скверная ложь. В ответ на такое известие…

С такими думами я просидел на краю кровати где-то с полчаса, успев выкурить три, а то и четыре сигареты.

Лишь недопустимость того, чтобы Варя дожидалась меня на «Мосфильме», заставила меня умыться, одеться и вовремя выйти из дома.

«Однако она мне позвонила, — думал я уже за рулем. — Именно мне. Волнистый, наверно, дрых как убитый — а она встала ни свет ни заря, включила радио — и вот что услышала. И первой ее реакцией было позвонить мне. Словно я самый близкий для нее человек…»

«После мужа, после мужа!» — неустанно язвил внутренний голос, но я лишь презрительно отмахнулся от него.

Нет, все-таки стоит радоваться — это хороший знак…

«Радоваться, — покачал я головой. — Какая мерзость. Радоваться, что умер герой?»

Разумеется, Гагарина жалко, но не надо себя обманывать — у нас было лишь шапочное знакомство, и я могу сожалеть об этой утрате ничуть не больше любого другого жителя СССР.

Варя не такая. Она очень близко к сердцу это приняла. Может, даже плакала. По голосу не слышно было, но почти уверен, что поначалу это расстроило ее до слез.

Ну вот что я ей сейчас скажу? Она станет спрашивать, как давно я был с ним знаком, как часто мы общались, встречались, когда я последний раз его видел…

А я на самом деле так давно его видел, что и не припомнить, когда это было. И уж сам-то Гагарин, вне всяких сомнений, давным-давно позабыл о моем существовании.

Но у него уже никто не спросит. И только в этом мое спасение.

То есть что значит «спасение»? И зачем мне вообще спасаться, от кого, из-за чего? Из-за того, что я сдуру сфамильярничал относительно погибшего космонавта?

Если бы речь шла не о Варе, я бы