Если мы теперь обратимся к этой последней форме юношеской патологии, то отказ от необратимости исторического времени, кажется, находит здесь выражение в иллюзии клики или банды считать себя организацией с традициями и этикой, которые, по ее мнению, принадлежат только ей. Псевдоисторический характер подобных обществ отражается в таких названиях, как «навахи», «святые», «эдуардианцы». Однако их провокационное поведение встречает сопротивление общества, с некоторой долей бессильного гнева, когда группировки в самом деле отваживаются на крайности, и с повышенным любопытством, граничащим с фобией, которое сопровождается злобным преследованием, когда эти «тайные общества» на самом деле — не более чем чудаки, не имеющие какой-либо определенной цели.

Псевдосоциетальный характер данных групп проявляется в их социальном паразитизме, а их псевдопротест — в конформизме, который в действительности определяет их поведение. А кажущееся непоколебимым внутреннее чувство правды, несомненно, следует отнести на счет внутренней истинности мотиваций, которые лучше всего можно понять с помощью небольшого сравнения мук изолированного молодого человека с временными успехами, которые получает член группировки от простого факта своей принадлежности к псевдообществу. Временная размытость вызывает у изолированного юноши неспособность прямо сказать себе, что его карьера «зависит» от его повышенного внимания к таким «занятиям», как воровство, разрушение, борьба, смерть, различные извращения или наркомания, которыми он увлекается под влиянием минуты и тотчас от них отказывается. Ориентация на данные «занятия» также сказывается в заторможенности действий. Группировка же всегда чем-то «занята», даже если ее члены всего лишь «слоняются без дела». Отсутствие у последних какой бы то ни было готовности содрогнуться от чувства стыда при обвинении в свой адрес часто считается признаком полной гибели личности, тогда как на самом деле это всего лишь эмблема, признак особости «существ», к которым одинокий изолированный юноша (по большей части маргинальный в экономическом и этическом отношениях) отнес бы себя гораздо охотнее, чем к обществу, которое, по его мнению, ждет — не дождется, чтобы обвинить молодого человека в каком-нибудь преступлении, а затем обещать ему все условия для реабилитации.

Что же касается чувства бисексуальности, которым мучается изолированный юноша, или его незрелой потребности любить, то член группировки своим участием в социальной патологии делает ясный и четкий выбор: он — мужчина без ревности, она — женщина без чувственности; или и тот, и другая — извращенцы. В любом случае, они отстраняются от функции продолжения рода и создают особую сексуальную псевдокультуру. Кроме того, они все же признают авторитеты, хотя только среди тех, кто к ним примыкает, отвергая остальной социальный мир, тогда как изолированный юноша отрицает существование как таковое, существование всего вообще, в том числе и самого себя.

* * *

Важность данного сравнительного описания, реальность которого можно заметить в большинстве случаев, заключается в том, что изолированный больной юноша обладает бессильным, но страстным желанием, которое истинно для него; член группировки обладает таким же желанием, но оно истинно уже для его группы, для принятых в ней условностей и кодов поведения. Говоря так, я вовсе не собираюсь отрицать, что первый болен, как показывают его физические и душевные симптомы, а второй может легко оказаться на прямой дорожке, ведущей к преступлению, как показывают его действия в этом направлении, становящиеся со временем все более и более необратимыми. Однако и теория, и терапия не смогут понять этот механизм, если не поймут потребность молодого человека в верности (в ее приятии и отдаче), а особенно, если в каждом действии этого молодого человека авторитеты от терапии станут видеть лишь будущего преступника или своего пожизненного пациента.

Я пытался проследить феноменологию данной потребности на примере Доры. Что же касается юных правонарушителей, я могу лишь процитировать один из тех редких газетных репортажей, который достаточно подробно описывает все отмеченные мною и задействованные здесь элементы. Кай Т. Эриксон и я использовали этот пример в качестве введения к своей статье «Конфирмация правонарушителя».

«СУДЬЯ ИЗМЕНЯЕТ ПРИГОВОР НА ИСПРАВИТЕЛЬНЫЙ СРОК В ВИДЕ ДОРОЖНЫХ РАБОТ.

УИЛМИНГТОН, СЕВЕРНАЯ ДАКОТА. Один самоуверенный молодой человек, носящий зауженные брюки и стрижку „авианосец“, отправлен сегодня на шесть месяцев на работы в дорожную бригаду.

Майкл А. Джонс, 20 лет, из Уилмингтона, был приговорен судьей Эдвином Джеем Робертсом-младшим к уплате 25 долларов за рискованные действия на автомобиле, которые могли вызвать аварию, но оказался не в состоянии сразу целиком выплатить эту сумму.

„Представляю, как ты несся сломя голову в своих зауженных брюках и с `авианосцем` на голове, — сказал Робертс, начисляя сумму штрафа. — В следующий раз ты будешь ехать так же и, я предсказываю, угодишь на пять лет в тюрьму“.

Когда Джонс вновь пришел к судье, чтобы полностью уплатить штраф, их разговор случайно услышал стажер Гидеон Смит, который тут же сказал судье, сколь опасны эти самоуверенные молодцы и какой ущерб они наносят.

„Я хочу, чтобы вы знали: я — не преступник“, — прервал его Джонс.

И тут судья громко сказал судебному исполнителю: „Я изменяю этот приговор на шесть месяцев дорожных работ“».

Я процитировал здесь эту заметку, чтобы добавить к ней следующую интерпретацию: судья воспринял данное правонарушение (которое ничем не отличалось от множества других, подобных ему) и слова молодого человека как оскорбление достоинства властей, хотя они в данном случае могут быть лишь отчаянным «историческим» вызовом, попыткой показать, что у молодого человека еще не до конца сформировалась по-настоящему антисоциальная идентичность, и что у него есть еще достаточно воли и потенциальной верности, с которой, при должной работе, можно многое сделать.

Но то, что сделали с этими задатками молодой человек и судья, было скорее наложением на ситуацию клейма необратимости и обреченности. Я говорю «было скорее», потому что не знаю подробностей дела; но нам известно о повышенной склонности к совершению преступлений у молодых людей, которых в годы формирования у них идентичности общество вынуждает вступать в тесные контакты с преступниками.

Наконец, невозможно не упомянуть и о том, что иногда полуподпольные политические силы разных мастей могут использовать и используют юношескую потребность в верности, как и накопленное в их душах недовольство, особенно тех молодых людей, которые лишены привязанности к своей семье и обществу. В таких случаях обществу может помочь социальное омоложение, которое избавит от социальной патологии, точно так же, как у отдельных людей одаренность в какой-либо области может избавить от невроза, хотя и связана с ним. Однако, все это очень важные проблемы, и о них невозможно говорить коротко. В любом случае, наше внимание сосредоточено в первую очередь на том, что конкретные случаи психопатологии молодых предполагают те