Лили нахмурилась.

– Я хочу этого больше всего на свете, но нельзя же оставить ее в таком состоянии! Я ей нужна. В больнице ее закормили сильными лекарствами.

– Так ведь непохоже, чтобы она поправилась!

– Когда она принимает свои лекарства, честное слово, она почти нормальная.

Мне все это не нравилось, но я хорошо понимал желание позаботиться о родной матери, пусть даже ей на тебя наплевать.

– Ну, как хочешь, – вздохнул я.

Лили обняла меня за шею.

– Ты мои письма получил?

– Получил. Ты правда не хочешь, чтобы я отвечал? На каждый день меня не хватит, я бы не знал, о чем писать, но раз-другой в неделю…

– Не надо. Когда я увижу в почтовом ящике письмо от тебя, у меня разобьется сердце, потому что это будет означать наше расставание.

Я не собирался спорить, тем более что ненавидел писать вообще и письма в особенности. Мне и без писем было чем заняться. Я перекинул волосы Лили за спину и подался к ней для поцелуя.

– Я соскучился за неделю.

– А мне одиноко по ночам. Я без тебя плохо сплю. Я уже привыкла засыпать под стук твоего сердца.

– Даже если ты его не слышишь, оно все равно принадлежит тебе.

Мы с Лили пробыли в ее комнате, пока мне не пришло время возвращаться. Мама заезжала за мной на машине, и я предпочитал ждать ее у калитки, чтобы она не поднялась и случайно не увидела Розу. Мы с Лили нехотя разжали объятия, поправили одежду и вернулись в гостиную. Лили несколько раз выходила проведать мать, но я не видел Розу несколько часов.

Она уже не лежала на диване, а нервно металась по комнате, бегая от стены к стене. Когда детство проходит среди торчков и пьяниц, быстро учишься распознавать, в себе ли взрослый: для этого достаточно одного взгляда в глаза. Мамаша Лили сейчас была где угодно, только не в себе. Заметив, что я смотрю на нее, она остановилась и уставилась на меня. Ее лицо исказилось от ярости, и она пошла на нас. Я заслонил собой Лили.

Взгляд у Розы был безумный.

– Я знала, это ты им сказал!

Я нахмурился.

– Кому?

– Врачам! Это все твоя вина!

– Миссис Харрисон, простите, но я вас не понимаю.

Не успел я спросить, о чем она вообще, как Роза развернулась и с размаху закатила мне оплеуху.

– Лжец!

Лили выскочила между нами и оттолкнула мать.

– Мам, ты сдурела, что ли? Ты чего?

– Он стучит на меня врачам, – Роза наставила на меня палец и принялась им медленно покачивать. – Он все рассказывает!

– Мама, – Лили обняла мать за плечи и повела на диван, – ты путаешь. Ты перестала принимать свои таблетки и снова заболела. – Они присели. – Я сейчас схожу за лекарством в аптеку.

Роза начала плакать. Ярость исчезла с ее лица, сменившись безумной печалью – это была самая пугающая трансформация, какую я видел. Несколько минут Лили ее успокаивала, и когда она наконец встала, Роза лежала на диване, совсем как несколько часов назад, и курила сигаретку в почти кататоническом состоянии, что-то шепча про себя. Лили проводила меня до двери и заговорила, только когда мы оказались в коридоре.

Она осторожно погладила меня по щеке.

– Прости, пожалуйста. Тебе больно? У нее… галлюцинации, и каждый раз про врачей.

Господи!..

– Мне не больно, но тебе нельзя здесь оставаться.

– Я ее в таком состоянии не брошу. Она без меня пропадет.

Я покачал головой.

– Лили, слушай, с ней фигня какая-то. Откуда тебе знать, что она тебя не изобьет?

– Нет, меня она не тронет… Пожалуйста, никому ничего не говори.

Мне страшно не хотелось уходить и оставлять Лили одну, но я знал, что такое жгучее желание любой ценой помочь родительнице, лежащей в отключке. Я своей в пять лет жрать готовил.

– О’кей, но сегодня же начни давать ей таблетки. Если к той неделе ей не станет лучше, тебе надо будет отсюда уезжать.

Айрленд

Я гадала, придет ли он сегодня.

Я общалась с бывшими коллегами, которых не видела несколько лет, когда получила ответ на мучивший меня вопрос. Случайно взглянув на другой конец зала, я вдруг потеряла нить разговора.

Грант Лексингтон, в классическом черном смокинге, беседовал там с пожилым джентльменом, и я не упустила возможности вдоволь налюбоваться нашим генеральным: высокий и широкоплечий, но без громоздкости, узкая талия, небрежно лежавшая в кармане брюк рука – и внутренняя уверенность, угадывавшаяся даже на расстоянии. Некоторые мужчины окружены некой начальственной аурой, которая меня буквально покоряет. Пресловутое мужское начало делает обыкновенного мужчину необыкновенным в моих глазах. И наоборот, красавец, тянущий на десять очков, но при этом мямля, получит, по моей внутренней оценке, не больше пяти.

Мистер Самоуверенность поднес ко рту бокал, который держал в левой руке, но даже не пригубил. Будто что-то почувствовав, он оглядел зал. Когда Грант поймал мой взгляд, медленная многозначительная улыбка появилась на его лице. Извинившись перед собеседником, он решительно направился ко мне.

Тело закололо невидимыми иголочками, пока я завороженно смотрела на его решительную походку, отвернувшись от компании коллег.

– Какой приятный сюрприз! – произнес Грант.

Я с самым непринужденным видом отпила шампанское.

– Я тут вместо Бикмена.

– Разумеется, – Грант кивнул, разглядывая моих знакомых. – Вы одна?

– Да, а вы?

Он улыбнулся и кивнул головой.

– Могу ли я похвалить ваш внешний вид или комплимент противоречит корпоративной этике? Я бы не хотел создать о себе ложное впечатление.

– Комплименты всегда желательны, мистер Лексингтон.

Его глаза вспыхнули. Взяв меня под руку, Грант отвел меня на несколько шагов от моей компании.

– Опасно говорить об этом такому мужчине, как я.

– Так какой все-таки будет комплимент?

Грант прошелся по мне взглядом.

– Вы сегодня прекрасны как никогда.

Я залилась румянцем.

– Спасибо.

Грант остановил проходившего официанта. Залпом допив янтарную жидкость, он вынул узкий бокал с шампанским у меня из пальцев и поставил оба бокала на поднос.

– Эй, я вообще-то не допила!

Грант жестом отослал официанта и вновь повернулся ко мне.

– Я принесу вам еще, когда мы закончим.

– Закончим что?

– Танцевать, – ответил он, подавая руку.