Шрифт:
Закладка:
Возможно, к вечеру мне удастся набраться сил… А сейчас вся моя неуверенность и пронзительная боль трансформируется в откровенную злость на сестру.
— Я сама решу, — отвечаю грубовато, пододвигая тарелку с супом, который приготовила помощница по дому.
— Яна, — предостерегающе произносит мама. — Держи себя в руках. Ты — Шацкая.
Горько усмехаюсь и откладываю ложку на стол. Есть перехотелось.
Как же меня достало это постоянное напоминание о том, кто я…
Откуда они всё про меня знают?
Отец, Богдан, мама, ещё и сестра…
— Пока я — Соболева, — поправляю упрямо. Больше для того, чтобы позлить Олю…
Она морщится так, словно в её тарелке с супом обнаружилась мертвая муха.
— Не называй эту фамилию за обедом. Меня от нее уже тошнит. Подумать только, связалась с таким уродом.
— Оля, — теперь мама осуждающе целится на сестру.
Я же зверею на глазах.
Мне словно необходим был повод, чтобы наконец-то высказать всё, что накипело за столько лет.
Мысленно вспоминаю карьер, на который ездили с Верой, и словно в глубокую пропасть оглушительно произношу то, что обязана была сказать хоть разок за время своего брака, но так и не решилась: — Закрой свой рот. Ты говоришь об отце моих детей.
— А ты не ори на меня, — её впалые от бесконечного правильного питания щеки покрываются румянцем. — Ты в жизни ничего не достигла, чтобы голос свой повышать.
— А ты достигла? — усмехаюсь.
— Девочки… — мама растерянно стреляет глазами то в одну дочь, то в другую. Это всё для нашей семьи слишком. — Вы же сестры.
— Я работаю, — цедит Оля. — Помогаю отцу в его нелегком деле. А ты на шее сидишь, ноги свесила.
— Я на ней не сижу, представь себе. У меня есть деньги.
Это действительно так. На мой счет сегодня утром поступила внушительная сумма. Богдан ничего не написал, но полагаю, так он оценил ближайшие расходы на детей, связанные с началом учебного года.
— Ахаха, наивная. Пока еще есть, — насмешливо произносит Оля, понизив голос. — Что ты будешь делать, когда они закончатся?
— То же что и все, — пожимаю плечами, — Выйду на работу.
— Куда? — усмехается. — У тебя ни образования, ни опыта. Ты всю свою жизнь потратила на этого беспородного мужика.
— Оля, хватит, — мама вскрикивает. — Остановись.
— Беспородного? — вскакиваю со стула.
Окидываю взглядом мирно качающихся на качелях детей. Обида так ударяет в кровь, что руки вмиг леденеют.
— Да, — повторяет сестра. — Мы тебе говорили, что этим все закончится. Но у тебя же великая любовь.
— Я покрайней мере знаю, что это такое, — бью наотмашь.
Оля принимает удар улыбаясь напоказ.
— И где сейчас твоя любовь? Смылся так, что и след простыл.
— Это мое дело, — проговариваю глухо. — Наше с Богданом, — поправляюсь.
— Твоё? — цедит она. — А то, что это заденет и отца тоже, ты подумала?! Соболев заручился поддержкой в городской администрации. Как это отразится на закупках, которые должны были достаться холдингу?! Папа, между прочим, за тебя заступался.
— Я не просила, — стискиваю зубы.
— Не просила она. Устроила всем проблемы и сидит, страдает. Любовь у неё…
— Да пошла ты. Ведешь себя, как сука, — выплевываю, разворачиваясь к детям.
— Яна, куда? Поешь.
— Не хочу, спасибо, — бросаю гневный взгляд на сестру, которая, кажется, только повеселела оттого, что в очередной раз довела меня.
Остаток дня проходит спокойно, если не считать того, что телефон закидывает звонками моя свекровь, а я трусливо не беру трубку. Юлия Сергеевна проявляет завидную настойчивость и успокаивается только к вечеру.
Укладываю вымотанных за день детей и наконец-то остаюсь в полном одиночестве.
К папе так и не выхожу, чтобы не слышать вопросов о подписи на документах.
Еще раз перечитываю от начала и до конца исковое заявление.
В нем подробно расписано то, что брачные отношения между мной и мужем прекращены, и мы не ведем совместную хозяйственную деятельность. А также, что я, как истец, прошу суд о единоличной опеке над детьми.
Дальше указан список совместно нажитого имущества, включая ООО Газснабкомплект, собственником которого является Соболев Богдан Анатольевич.
Вся моя жизнь описана в одной примитивной бумажке, которую я снова упрямо прячу в файл.
Ночью просыпаюсь от неясной тревоги и шороха.
— Мамочка, — слышится в темноте тонкий голосок.
Резко поднимаюсь.
— Маш. Ты чего?
Дочь топает босыми ножками к кровати. Отгибаю уголок мягкого одеяла, чтобы она улеглась рядом.
Обнимаю крепко, прижимаясь. От ее волос вкусно пахнет ягодным шампунем. Это успокаивает.
Господи, как прекрасно, просто кого-то обнять!
Почему я десять лет не замечала этого?! Каких-то элементарных вещей, что можно просто повернуться ночью к живому, теплому телу?!
Я уже не говорю о сексе…
— Мама, папа меня не любит больше, потому что я кашу не ела? — спрашивает дочка, горько всхлипывая.
В груди словно невидимые стальные кольца сжимаются. Душа рвется в мелкие лоскутки, которые я стараюсь собрать и что-то ответить своему родному ребенку, который в данную минуту страдает.
— Ты чего, малыш? Ну кто тебе сказал, что папа тебя разлюбил?
— Позвони ему, — просит Маша. — Пообещай, что я всегда-всегда буду есть кашу. Даже манную. Даже комочки съем. Лишь бы он меня любил.
— Маш, папа тебя не разлюбил. И не надо ничего есть через силу, я тебе много раз об этом говорила.
— Почему он тогда не приезжает?
Сжимаю хрупкое тельце, и сама не сдерживаюсь, слезы льются бурным потоком по щекам. В этот момент я сама готова съесть любую кашу, лишь бы этот кошмар закончился. Маша вся дрожит, её боль словно по невидимым волнам передается мне.
Да гори оно всё!
Достаю телефон из-под подушки и набираю контакт, переименованный со вчерашнего дня в сухую подпись «СОБОЛЕВ».
Так проще.
— Да, — эхом раздаётся в тишине.
Молча слушаю то, как он дышит. Интересно, где Богдан сейчас?! В квартире?!
Как он питается? С кем встречается? Кто гладит ему рубашки на каждый день?
Вопросов так много, что я зависаю от калейдоскопа мыслей в своей голове.
— Яна, — зовет Даня на выдохе. Голос ровный и… не озлобленный. — Ты позвонила, чтобы молчать?!
Мотаю головой, будто он сможет это увидеть.
Муж пообещал меня уничтожить, напоминаю. А я звоню ему в два часа ночи, оправдавшись даже для себя тем, что все это ради нашей с ним рыдающей дочери. Выгляжу при этом крайне жалкой, поэтому просто передаю трубку Маше.
— Па-па, — всхлипывает дочка так пронзительно, что
