пор, как Далтанни начал свою оккупацию Яронга, маленький остров служил базой для этой воюющей страны, и ее родители и другие имели удачу выбраться, когда это произошло. Хотя Теумас оставался нейтральным в войне против Далтанни — и до сих пор остается таким, даже когда Далтанни сражается с соседними городами — он как бы с неохотой принял в свои объятия яронгских беженцев. Иногда Нхика задумывалась, не жалеет ли Теумас о своем решении сейчас.

— Так что, может быть, отец встретил тебя здесь. До того, как он занялся автоматами, он занимался медициной. Мы могли бы сказать, что ты одна из его учеников, — предложила Мими.

— У меня никогда не было официального медицинского образования, — сказала она.

— И что? Ты определенно знаешь больше, чем студенты. Я уверена, что ты сможешь что-то придумать, — сказала Мими, и грудь Нхики заполнилась странно приятным чувством удовлетворения — никто никогда раньше не признавал глубину ее знаний. — Просто скажи, что ты провела пару лет в Колледже медицины Жалон. Отец был там лектором, и туда пускают почти всех.

— Но на всякий случай, если они просмотрят твое образование, ты можешь сказать, что в конечном итоге бросила, — добавил Андао. И вот оно, драгоценное признание. Хотя он и был прав — она импровизировала альтернативную медицину в течение последних шести лет, но на похоронах она окажется среди образованных меритократов.

— А что насчет твоей семьи? — поднял вопрос Трин. В его взгляде было ожидание, и она поняла, что он не спрашивает о вымышленном происхождении. Он спрашивал ее, искренне.

— Ушли, — сказала она. Нхика предположила, что это что-то, с чем брат и сестра могли бы сочувствовать, только что потеряв своего отца, но в их неловких нахмуренных лицах, морщинистых лбах, она нашла только жалость. Она продолжила, — Но я скажу гостям что-то скучное. Может быть, мои родители — банкиры или чиновники Комиссии.

— Тогда банкиры, — сказал Трин. — Гости будут знать всех официальных лиц и делегатов. Если бы твои родители работали на Комиссию, они захотят узнать имя.

Нхика не должна была удивляться, и все же она вновь поражалась тому, насколько сильно отличались жизни Конгми от ее собственной; она едва могла назвать всех пятерых комиссаров, хотя Комиссия была избранным главой технократии Теумаса. Теперь приближающиеся похороны казались испытанием того, насколько хорошо она отточила свою способность лгать. На этот раз она не продавала поддельное лекарство или обманный тоник. Она продавала себя.

— Они также спросят о профессии, — добавил Андао.

Она махнула рукой с пренебрежением. — Я что-нибудь придумаю.

— Это важно, что…

— Не волнуйтесь. Я не упомяну гравюру по крови.

— Нхика, — настаивал Андао, его голос был настолько пропитан срочностью, что она замолчала. — Это критично. Пожалуйста, мы не можем допустить, чтобы кто-то обнаружил, что ты такая.

Ее первый инстинкт был презрение, но его выражение не было смущенным. Ни у кого из них не было, и она поняла, что это не только о их репутации или законности ее приобретения. Снова были те взгляды между ними, и за скрытностью она уловила горькое тревожное чувство. Это напомнило ей, что ее покупатели на Скотобойне были элитой, подобной этим. Возможно, Конгми не планировали разделывать ее, но Нхика задалась вопросом, будут ли гости на похоронах так же милосердны, если они обнаружат, кто она такая.

— Хорошо, — сказала она, серьезно. — Я не буду создавать проблем — обещаю.

Плечи Андао опустились от облегчения, но тело было все еще напряжено. — Спасибо, — сказал он, слова звучали требовательно. — Это лучше всего. Наша безопасность зависит от этого. И, возможно… — Он взглянул на Трина и Мими. — И, возможно, и твоя тоже.

Нхика провела свою первую ночь на шелковом одеяле, глядя на потолок. Она поменяла платье на такую же изысканную ночную рубашку и теперь наслаждалась тем, насколько мягкая она была на чистой коже, насколько гладкая кровать чувствовалась под босыми ногами.

За ужином они вывернули все детали ее жизни, делая ее как можно более Теуманской: ее укороченая фамилия, ее блестящая родословная, ее впечатляющее образование. Она была Суон Ко Нхика, дочь банкиров и старая ученица покойного Конгми Вун Куана, которая, возможно, провалилась в Жалонском медицинском колледже. Теперь Суон Ко Нхика спала на таких кроватях каждый день и ела десерт ежедневно. Суон Ко Нхика могла проследить свою семью далеко за пределы своих бабушек и дедушек, как будто ее происхождение не было забыто на острове, подавленном войной и колониализмом. И когда люди касались Суон Ко Нхика, они не боялись смерти. Так что ее касались, обнимали и целовали. Кожа на коже.

И, может быть, Суон Ко Нхика могла прожить еще немного дольше. Нхика до сих пор не понимала корень травмы Хендона, но она была близка. Это было какое-то препятствие в нейроанатомии, если бы она только могла понять это. И затем, на шаг дальше, ей придется восстановить это там, где она никогда не могла это сделать раньше.

Но это проблема на другой день. Нхика повернулась в постели, глядя в окна на сады, которые переходили в разросшийся город Теумаса за его пределами. Если верить верованиям ее бабушки, и призраки ее семьи сейчас нависли над ней, они подумали бы, что она выглядит счастливо? Они подумали бы, что она выглядит как дома?

Прежде чем оказаться здесь, она жила в незаметной мансарде, спрятанной в каком-то уголке Собачьего района, пахнущем рыбой и креветками. Но это не было настоящим домом; это подразумевало привязанность. Нхика никогда не заходила так далеко, чтобы иметь будущее, и ее прошлое растворилось в дыму и пепле. Это был первый раз, когда ее ожидали завтра, и послезавтра, и после завтра.

Вздох пронесся через ее губы, равными частям усталости и удовлетворения. Еще один день.

Глава 7

К тому времени, как она проснулась, приближался полдень. Она не собиралась спать допоздна, но в Собачьем квартале она всегда полагалась на шум за окном, который будил ее, шум работников доков, просыпающихся с рассветом. На этой усадьбе в Драконьем квартале, с ее акрами земли во всех направлениях, утра были жутко тихими.

Однако, был шум, доносившийся прямо из-за ее двери, скрип деревянного пола и низкий гул голосов. Нхика проснулась, и когда услышала ропот незнакомого голоса, она вспомнила, что должна переодеться в что-то приличное, одно из длиннополых платьев Мими. Перчатки были спонтанным решением, схваченным на ходу.

Голоса доносились из комнаты Хендона, и когда Нхика подошла поближе, она услышала тихий разговор между Мими, Андао и третьим голосом — не Трином, а кем-то другим. Дверь была