Он привычно уболтал ее. Заманил вечером в подходящее место. Женщина оказалась отзывчивой и предлагала даже одарить его за помощь своими ласками. Но Бекетова не волновало ее тело. Заботило только то, сколько денег и добра он возьмет с этого самого тела.

Уведя ее подальше от чужих глаз, он сноровисто махнул «микстурой», обрывая жизнь и, как обычно, испытывая при этом пьянящее волнующее чувство. Навар оказался вполне приличным – женщина взяла с собой деньги на первоначальное обустройство, жилье и еду.

Он запихал всю ее одежду в объемную холщовую сумку – у него ничего не пропадало. И подался прочь.

Хотел тут же уехать по «железке». Но там на путях была авария. Поезда задерживались. Народ накапливался. Все были взвинченные перерывом в движении. И Бекетов тоже сильно нервничал. У него для волнения была куда более весомая причина, чем перспектива опоздать куда-то по делам и делишкам. Уходить с мест совершения преступлений нужно быстро. Пока тело ненароком не обнаружили и все не переполошились. Потому что потом милиция развивает бурную деятельность, начинает раскидывать свои сети, усиливать патрулирование, проверять подозрительных, а порой и вообще всех подряд. Так и попасться ненароком можно. От одной такой мысли его пробирал холодный пот.

Он занял место на свободной лавочке за дощатым служебным павильоном на платформе, мрачно озираясь вокруг. Вот сколько лет прошло после революции. Но как тогда огромная народная масса сдвинулась с места, так и мечется до сих пор, не в силах найти себе пристанище. Это мельтешение, кажется, будет вечным. Хотя, конечно, уже не такое, как в Гражданскую.

Вот и сейчас на платформе плотно толкались крестьянский люд и иноверцы, красноармейцы и вокзальные воришки. Правда, народ с каждым годом становился по внешнему виду куда приличнее. Теперь гораздо меньше оборванцев, истощенных голодом и странствиями. И уже такие обноски, как раньше, на людях не часто встретишь. Редкой птицей становились беспризорники, которые раньше кишмя кишели, как клопы на грязном постоялом дворе.

Вон важно прогуливается по платформе в сопровождении угодливой своры вальяжный пузатый и усатый субъект в шерстяном богатом костюме, жилетке, из карманчика которой свисает золотая цепочка часов. Поправляет тросточкой свою шляпу-котелок, презрительно оглядываясь вокруг. Этот из расплодившихся нэпманов. Ждет с нетерпением и раздражением опаздывающий скорый. Ему подавай купе, поскольку общий вагон уже ниже его достоинства. Ему от народа сиволапого надо бы подальше. Такой сытый новый хозяин жизни. Их уже и извозчики именуют по-старорежимному: «господа» и «ваше благородие».

Слышится возмущенный вопль курсирующей вдоль платформы торговки пирожками:

– А деньги, шаромыжник?!

– Господь подаст! – радостно отвечает развязный парень в брюках клеш, тельняшке и кепчонке-финке, засовывая в рот пирожок, который только что нагло стащил с короба торговки. Пара приятелей поддерживают его дружным наглым смехом.

Эти из новых персонажей – комичные, но и вместе с тем опасные. К середине двадцатых все города и вокзалы заполонила лузгающая семечки и будто одетая в единую униформу шпана. Такие барагозы всегда были готовы учудить непотребство, напасть, поколотить, полоснуть ножом, отжать у обывателя денежку на пропой или просто так, для радости души. Управы на них не было, да никто особо и не искал. Они новым властям социально близкие, а многие и вообще числились как пролетарии незнамо в каком колене.

Все это настолько привычно, настолько обыденно, что не стоит и обращать внимание. Поэтому Бекетов прикрыл глаза и погрузился в свои тревожные мысли, отключившись от окружающей суеты. И сам не заметил, как задремал чутким сном.

Проснулся оттого, что его ткнули в бок так, что он едва не подпрыгнул.

– Все «микстурой» пользуешься? – прозвучал вкрадчивый голос. – Сразу понял, что та женщина на просеке – твоя работа.

Бекетов окаменел на миг. Потом дернулся, попытавшись подняться с лавки. Но кто-то сильной рукой, как клещами, сжал его плечо и усадил обратно.

– Сиди тихо, дурак, – угрожающе прошипел взявший его в оборот человек. – Сдавать тебя не буду. Разговор есть.

В растерянном и растревоженном сознании Бекетова, наконец, все сложилось в единую картинку.

– А, ваше благородие, – негромко и зло произнес он.

– Перебили благородиев. Только товарищи остались, – хмыкнул бывший прапорщик, а потом боец заградительного железнодорожного отряда Кугель.

Некогда лощеный и аккуратный, эсер был теперь потрепан, задрипан, в залатанной бедной одежде. За те почти семь лет, что бывшие соратники не виделись, он сильно сдал и постарел. Щеки его впали и прочертились морщинами, черты лица заострились, как у лисы. И в глазах горел безумный и голодный огонек. Бекетов знал такое состояние. Сам еще недавно таким был.

– Неважно выглядишь… товарищ, – криво улыбнулся Бекетов.

– А все потому, что некоторым товарищам я совсем быть товарищем перестал, – усмехнулся эсер. – Есть претензии ко мне у советской власти. Приходится скрываться.

– И много этих самых, как они… претензий?

– Достаточно. Уже после того, как с тобой разошлись, и остались у меня тогда только злость да револьвер, покуролесил я, брат, на Дальнем Востоке. Душу отвел. А ты, значит, женщин «микстурой» пролечиваешь.

Бекетов ничего не ответил. Только съежился. Единственно, его успокоили слова Кугеля, что он сам на птичьих правах. Значит, не кликнет того милиционера в белом кителе, который время от времени обходит платформу.

– Да чего стесняешься, солдат, – ободряюще произнес Кугель. – В крови страна утонула. А скоро утонет весь мир. Смешно переходить через реку и не замочиться.

– В реке крови? – поцокал языком Бекетов. – Экие ты страшные вещи говоришь, ваше благородие.

– Для тебя страшные? – засмеялся Кугель. – В общем, так рассудим. Как вижу, у тебя жизнь наладилась. И понимаю, какими трудами. Совестить тебя не буду. Потому как дела ты творишь поганые. Но творить их нам отныне вместе.

– Что? – не поверил своим ушам разбойник.

– Работать я с тобой буду. Плечом к плечу.

– Это как – работать?

– Душегубствовать, – улыбнулся эсер.

– Это что же за работа такая? – иронически спросил Бекетов.

– Работа. Притом социально ответственная, как любят говорить большевики. – Кугель презрительно выпятил губу. – Работа по очищению мира от пережитков прошлого… От тупого стада…

Бекетов задумался. Потом кивнул. Ну а куда деваться? Припер его Кугель к стене. Если только заморочить ему голову да угостить при случае «микстурой». Но вряд ли он даст такую возможность, зная, с кем имеет дело. И свой любимый наган эсер наверняка прячет за пазухой. И вообще, не тягаться бывшему писарю с бравым прапорщиком.

Прикинув здраво сложившееся положение, Бекетов даже приободрился. Все ж в разбойном деле крепкое плечо сообщника рядом очень даже полезно. Вон сколько достойных целей пришлось упустить, потому что он с крепкими мужиками боялся связываться.