как это обтяпать безопасно. Поэтому плюнул на них. Собрал котомку, благо, вещей пока своих было у него немного, и двинулся искать другое место. Поюжнее, откуда удобнее заниматься своим разбойничьим делом.

Помотался с месяц по городкам и станицам. Да и отправился к вдове, с которой расстался так поспешно. С порога сказал:

– Будем жить как муж с женой.

Так началась его новая семейная жизнь.

Он считал, что ему повезло с Зинаидой. Была она бессловесная. На все готовая. Трудолюбивая. К хозяйству приспособленная. И никогда не задавала лишних вопросов. Делала, что говорили, и помалкивала в тряпочку. Отстирывала от крови и отглаживала массивным утюгом на углях чужую одежду, которую приносил из своих вылазок Бекетов. Да еще и продавать ее помогала. Не женщина, а клад.

Обычно неопрятный и зачуханный, Бекетов теперь требовал от сожительницы, чтобы в доме всегда царил идеальный порядок. Чтобы все лежало на своих местах. И чтобы в любой момент его ждал горячий чугунок с сытной едой. Ему все это предоставляли безоговорочно. И он был вполне удовлетворен таким своим положением.

В начале 1925 года у них народился первый сын. Воспринял это Бекетов совершенно равнодушно. Ну, сын и сын. Будет кого к хозяйству со временем приспособить. Пока, правда, от него одни расходы и беспокойство.

Но Зинаида расцвела и нянькалась с младенцем, как с куклой. И была счастлива. Бекетов только морщился, считая, что бабы вообще дуры, им надоедливый детский писк и плач куда как слаще соловьиной трели.

Еще через год появился второй сын. Семья становилась многодетной, хоть и не венчанной в церкви и не записанной в регистрационных бумагах.

Все это время Бекетов оттачивал способы совершения преступлений. Выходил на дела. И счет жертв уже пошел на десятки.

В раздрае и неразберихе, которые никак не отпускали страну, он рассчитывал не попасться никогда. Для этого всего лишь нужно быть максимально осторожным. Хитрым, как лис. И расчетливым, как одесский еврей.

И все же он попался…

Глава 12

1932 год

Апухтин, согнувшись за столом, аккуратно выводил послание дяде Яше. Они обменивались подробными письмами ровно раз в неделю – такая у них установилась добрая традиция.

Родителям он писал реже. Любил их, но они все же казались ему немного чужими, застрявшими в своем узком мирке. А с дядей Яшей их гнала по жизни одна океанская волна. Они ощущали родство не только по паспорту, но и в душах. И то, что он сейчас расследовал уголовные дела, а не шил сапоги по вековой семейной традиции в местечке под Гомелем, – это заслуга дяди Яши.

Еще в царские времена дядя Яша с головой ушел в пролетарскую революцию. Местечковый приземленный мир был для его пылкой натуры слишком тесен. Как, впрочем, и для многих его земляков и единоверцев. Некоторые уходили в большой мир ворами, аферистами и авантюристами, приезжали домой фартовые, богато одетые, сорящие напоказ деньгами. Другие подавались в бунтари и возвращались чахоточными больными, но все равно фанатично убежденными в своей исторической правоте. А то и не возвращались вовсе, сгинув на царской каторге или закончив свой недолгий, но яркий жизненный путь на виселице по приговору полевого суда.

– Что же ты делаешь, Яша? – причитал Лазарь Апухтин, когда брат ненадолго заглядывал в их черту оседлости. – Зачем ты это делаешь? Почему ты это делаешь?

– Я борюсь за справедливость, – отвечал спокойно дядя Яша.

– Чем сильнее евреи бьются за справедливость, тем больнее их бьют те, для кого они делают эту самую справедливость!

Дядя Яша пропускал мимо ушей эту сконцентрированную в словах сапожника тысячелетнюю еврейскую мудрость. Его вела вперед страсть к изменению мира. Он примкнул сначала к партии еврейских коммунистов Бунд, но вскоре разругался с ними из-за их узости и национализма. А потом подался в большевики.

Получая письма от своего непутевого брата, отец на семейных собраниях с выражением зачитывал их, а потом горестно заламывал руки:

– Говорил я ему всегда – сиди тихо. Но тихо у него не получается. Яше нужна помпа и гром фанфар! Ох, доведет это его до цугундера!

Между тем дядя Яша, попав в бурное течение революции, с готовностью плыл по нему вперед к светлому будущему. За это будущее он воевал и комиссарил на Гражданской. Потом занимал должности в реввоенсоветах, в Наркомфине. И наконец, к удовольствию всей семьи, вышел в люди, обустроившись в Москве на большой должности. Теперь у Апухтиных был свой человек в столицах. И это уже не легкомысленный бунтарь, а важный начальник, добившийся в жизни многого, с самим Лениным здоровавшийся.

Из своих многочисленных племянников и племянниц дядя Яша привечал Исая. И правильно привечал. Ведь мальчишке тоже был тесен местечковый мир. Его звали широкие просторы. И он очень серьезно воспринимал слова про «справедливость» для трудящегося народа. И сам трудился без устали. Учился только на пятерки. Вступил в комсомол, где без хвастовства и рисовки, но настойчиво и упорно тянул самые трудные поручения.

Когда Исай закончил школу, тут же приехал дядя Яша и забрал его в Москву, выдержав девятый вал причитаний, обвинений и хороший скандал. Родители не хотели выпускать сына в большую жизнь. Пусть даже в саму Москву.

Апухтин легко поступил в Московский университет на юридический факультет, хотя конкурс был бешеный. Притом абитуриенты были все как на подбор – из рабочих, активистов-комсомольцев. А тут сын сапожника-индивидуала из-под Гомеля. Подкачало слегка происхождение.

Ничего, сдюжил. Сдал все экзамены только на пять. Проучился два курса на отлично. А потом в райкоме комсомола ему сказали, что пока этого за глаза хватит. И что стране фатально не хватает юристов – судей, юрисконсультов и особенно следователей. Вот тебе, товарищ Апухтин, комсомольская путевка. Иди, учись и служи.

Так он попал на краткосрочные курсы следователей. После которых получил направление в Свердловск. И в двадцать лет стал следователем.

Совсем мальчишка, да еще худенький, выглядящий непозволительно молодо, он отлично понимал, что вызывает к себе ироническое отношение со стороны старших товарищей. И еще осознавал, что убедить всех в том, что он не мальчишка, можно только делами.

Работая как вол, он быстро освоил азы профессии и как-то заматерел. Постепенно становился мастером своего дела. Вступил в коммунистическую партию. И нашел дорогого и любимого человека – Аглаю. Которой, кстати, тоже надо написать письмо.

Апухтин уже заклеивал конверт, когда в дверь его подвального кабинета постучали. И на пороге возник Васильев.

В поведении начальника уголовного розыска в последнее время прослеживались некоторые перемены. Сперва он заходил в этот кабинет бесцеремонно, без стука, просто