— Ах, да! Это тюрьма. Я забыла.

Он покосился на меня.

— Хотел бы я об этом забыть, — он вздохнул. — Ну, зачем ты со мной полетела? Нужно было возвращаться на Рокнар.

Он слово в слово повторил мою недавнюю мысль, но во мне вдруг взыграл бес противоречия.

— Ещё чего! — возмущённо воскликнула я. — Может, позволишь мне самой решать, что мне нужно?

— Да ради бога, — негромко ответил он. — Но, по-моему, ты до сих пор не можешь этого решить.

Я развернулась к нему лицом и оперлась спиной на прохладную дверцу. Мне очень хотелось ему сказать, что я всё решила на Изумрудной и не собираюсь менять своего решения, что на настоящий момент он самый потрясающий мужчина из всех, кого я знаю, что он вообще единственный мужчина для меня, и что ради того, чтоб находиться рядом с ним, вполне можно стерпеть некоторые неудобства. Да и что это за неудобства? Разве я такая неженка?

Он уже в который раз посмотрел на меня.

— Чему ты улыбаешься? — настороженно спросил он, хотя в его голосе послышалось облегчение.

— Мне здесь нравится.

— Где здесь?

— На Клондайке.

— Не может быть. Я служу здесь восемь лет, и мне до сих пор не нравится. Я остаюсь только потому, что кому-то нужно здесь оставаться.

— Ничего, это пройдёт. Уже почти прошло.

— Неужели?

— Разве нет?

Он задумчиво посмотрел на дорогу, потом опять на меня.

— Да, пожалуй. Даже странно. Мне хочется поскорее добраться до своего зверинца и показать тебе мою клетку. Мне кажется, что там не так плохо, как я думал раньше.

— Ты прелесть, — с выражением крайнего сладострастия прошептала я. — И у тебя великолепное чувство юмора.

Он усмехнулся.

— Больше всего меня беспокоило, что тебе здесь будет плохо. Я готов был сквозь землю провалиться, только б не видеть тех недо­умённо-раздражённых взглядов, которые ты бросала на всё вокруг. Не настолько я самоуверен, чтоб не сомневаться в том, что своим обще­ством смогу скрасить тебе пребывание в этой дыре. Но теперь, ког­да ты заявляешь, что тебе здесь нравится, мне тоже начинает казать­ся, что, в принципе, здесь можно жить.

— О’кей, — удовлетворенно мурлыкнула я, стаскивая с ног сапоги и сворачиваясь калачиком на широком мягком сидении. — Это первый и последний случай, когда мы друг друга не сразу поняли. Теперь всё будет хорошо. Ты будешь храбрым, как тигр, и защитишь меня от всех опасностей, а я буду нежной, как кошечка, и постараюсь, чтоб твоя холостяцкая клетка быстренько превратилась в уютное гнёздышко.

Я опустила голову ему на колени, благо, с этой стороны не было никаких рычагов, и закрыла глаза. Машина плавно покачивалась на неровной дороге. Шины шуршали успокаивающе, мотор пел какую-то странную протяжную песню и даже скрип тормозов на поворотах звучал теперь куда тише.

III

Когда Лонго разбудил меня, было уже почти совсем темно.

— Приехали, — проговорил он, наклонившись ко мне. Я переверну­лась на спину, кротко приняла его нежный поцелуй и потянулась. — Ты и в самом деле похожа на кошку, — улыбнулся он. — Такую мягкую и домашнюю.

Я села, и выглянула в окно. Машина стояла на большой квадрат­ной площадке, которую окружало тёмное беззвёздное небо. Потом я заметила вершины больших кубов и конусов, светящихся множеством ярких точек, похожих на звёзды, вздымающихся над краями площадки. Чуть в стороне, в нескольких метрах от машины, стоял серый домик, напоминающий огромную картонную коробку.

— Где это мы? — спросила я.

— На крыше тридцатиэтажного дома. Вон там, — он указал мне на светящиеся сооружения, — другие здания. А это, — он обернулся к «ко­робке», — наша квартира. Кажется, на Земле такие сооружения называются пентхаузами.

— Точно, — кивнула я и стала открывать дверцу.

— Осторожнее, — предупредил Лонго. — Здесь ещё холоднее, чем внизу, и к тому же разреженный воздух. Меня именно это и привлекло в этой квартире — похоже на наши горы. Кроме того, отсюда не видно улиц. На работе они, итак, успевают надоесть.

Я распахнула дверцу и какое-то время сидела неподвижно с за­крытыми глазами, давая возможность лёгким приспособиться к новым условиям. Лонго тем временем вышел из машины и открыл дверь пент­хауза. Наконец, я смогла встать на ноги и захлопнуть за собой дверцу. Голова не кружилась и недостатка кислорода я не чувствовала. Мой тренированный организм, привыкший и не к таким издевательствам, быстро адаптировался.

Я осмотрелась. Теперь я увидела и стеклянный павильон метрах в десяти, в котором, видимо, располагались пассажирский лифт и пе­шеходный спуск к лестнице, ведущей вниз, и каркасный временный гараж рядом с ним. «Фольксваген» стоял на прямоугольной платформе лифта, которая была почти незаметна на фоне полимерного покрытия крыши.

— Машину я загоню позже, — проговорил Лонго. — После того, как съезжу в участок. Вообще-то обычно я оставляю её внизу, в общем гараже, но последнее время стало слишком много угонов.

— И куда полиция смотрит! — усмехнулась я.

— Не говори! — рассмеялся он.

В доме у него было чисто, светло и пусто. У меня сразу появи­лось смутное подозрение, что живёт он всё-таки у себя в участке, а тут, похоже, вообще никто никогда не жил. Мне стоило определённых усилий найти признаки того, что время от времени здесь ночуют. Наверно, он и в самом деле должен был чувствовать себя в этой квартире, как в клетке.

Весь пентхауз состоял из большой комнаты и маленькой кухни, напичканных до предела всякой электроникой. Белые потолок и пол, серые стены из мягкой узорчатой плитки, огромное окно вместо четвёртой стены. Возле него лёгкий стол и стеллажи модульного типа, сгруппированные вокруг отличного компьютера последнего поколения. На стене стереоэкран. У противоположной стены низкий прозрачный столик и два эргономичных кресла. В углу комнаты невысокий квадратный помост, заменяющий, видимо, кровать, о чём я догадалась по невысокому подголовному валику. Вот и вся мебель, не считая новейших аудио, видео и ещё бог знает каких систем. На кухне тоже было полно всякой полезной техники, но судя по её первозданной чистоте, она была обойдена вниманием хозяина, за исключением холодильника, плиты и пищевого синтезатора.

Когда я вернулась с