будить любимого и создавать «шар обручения» — это так называется. Мы фактически обратимся к силам Трёх Миров, прося соединить нас нерушимыми узами. Сейчас уж я верю в то, что эти сны говорят правду, но теперь у меня вопрос о нерушимости уз. А вдруг Серёжа меня разлюбит? Он же не сможет выбрать другую, узы-то нерушимые!

— О чём задумалась, любимая? — интересуется Сергей, не открывая глаз.

— Я… я… я… — не зная, как объяснить, я начинаю выкладывать ему всё как есть.

Вот точно так же, как бабка говорила во сне, теми же словами и рассказываю. И об истинной любви, и о моих мыслях, и о… обо всём. Серёжа внимательно слушает, вставляя вопросы, отвечая на которые, я начинаю понимать: Смерть была права — дура я. И вот как-то поняв, что до меня дошло, любимый хмыкает.

— Ты мне только что рассказала об истинной любви, — произносит он. — Даже призналась, что уже проверила, правильно?

— Правильно, — киваю я, ощущая себя просто клинической этой самой.

— Получается, разлюбить я тебя не могу технически, — делает вывод Сергей. — А обручение защитит нас обоих. Рассказывай, что делать надо?

— Значит, надо встать, обращаясь… — я начинаю дословно воспроизводить последовательность действий.

Мы делаем это шаг за шагом. Я произношу как-то заучившиеся с первого раза слова, Серёжа тоже что-то произносит, я не понимаю, что именно. У меня вообще создаётся ощущение, словно мы находимся в гигантском шаре, повторяя фразу за фразой из моего странного сна. Кажется, время останавливается, перестаёт двигаться даже воздух, не позволяя никому нам помешать. И вот, наконец, заключительный катрен. Теперь всё зависит от тех самых сил — сочтут нас достойными или нет. Хотелось бы, чтобы сочли, потому что интересно же.

Что-то горячее сдавливает безымянный палец правой руки, сразу же холодея. Я сжимаю руку в кулак, чтобы поднести её к глазам и увидеть небольшое колечко. Оно похоже на обручальное, с двумя камешками — красными, на рубины похожими. Сергей в это время разглядывает кольцо на своей руке. Это значит, если верить бабке, что наш союз благословлён.

— А теперь? — интересуется у меня жених, получается.

— Одеваемся, завтракаем и встречаем свою судьбу, — предлагаю я план действий.

— Принимается, — кивает мне Серёжа. — Пошли умываться.

— Ага… Обними меня, пожалуйста, — прошу я и замираю от его блаженного тепла.

Затем мы, конечно, умываемся и выходим в гостиную, где нас ждёт завтрак и записка. Но сначала мы оба решаем поесть, чтобы не портить себе аппетит. Серёжа такой… Он просто волшебный! Не знаю, что нас ждёт, но от жизни я, кажется, получила уже всё. Поэтому спокойно, но быстро уминаю кашу и, оставшись только с чаем, выжидательно смотрю на читающего записку жениха.

— Тут написано, — показывает мне лист бумаги Серёжа, — что за нами придут через два часа. Ничего с собой брать не нужно, всё выдадут.

— Не нравится мне это, — признаюсь я.

Но нас действительно никто не спрашивает, потому остаётся только быть готовыми. Значит, надо закончить с едой и ждать, когда придут за нами из этой странной школы.

Глава десятая

Возникшая прямо посреди комнаты, едва не «вписавшись» в стол, женщина в традиционных русских одеждах меня не удивляет. Мне комфортно в объятиях Серёжи, а там — хоть трава не расти. Женщина оглядывается по сторонам, видит нас и делает какой-то жест ладонью — не опасный, по моему мнению, — поэтому я не реагирую, а любимый меня просто немного прикрывает собой, ожидая развития событий. Выглядит гостья русской красавицей лет тридцати: русые волосы заплетены в причудливую косу, ярко-синие глаза смотрят внимательно, фигура, насколько я могу судить, классическая.

— Надо же, и обручиться даже успели, — улыбается женщина. — Да по обряду — значит, что-то вам ведомо. Всё проще будет.

Она хлопает в ладоши, стол преображается — появляется самовар, сушки, бублики, пряники, печенье в красивых тарелках, расписанных, по-моему, под хохлому. Мне трудно судить, не разбираюсь я в этом. Затем стол украшается и чашками с блюдцами, мёдом, вареньями разными. Выглядит так, как будто всё из воздуха появляется.

— Зовут меня Марьей, — сообщает нам женщина. — Садитесь, почаёвничаем, я вам начало расскажу, а дальше пойдём, значит.

— Здравствуйте, — вспоминаю я о правилах приличия. — Я… Милалика, — почему я вдруг называюсь именем из снов, не знаю, но мне так хочется. — А это Сергей, мой…

— Жених, — заканчивает за меня Марья. — Что для вашего возраста необычно, но истинная любовь не спрашивает.

— Вы знаете? — удивляюсь я.

— Это видно, — отвечает мне женщина, наливая в чашки душистый чай. — Вы садитесь, а я расскажу вам, где вы оказались и почему путь вам только в школу.

— Очень интересно, — замечает Серёжа.

Некоторое время, впрочем, мы молчим. Я, попивая чай, раздумываю о том, почему назвалась именно Милаликой. Серёжа задумчиво хрустит сушкой, сломав её в кулаке. На самом деле, меня и Смерть же так называла, значит, действительно моё имя. Не аукнулось бы мне это, ну да поздно уже.

— Вы умерли или погибли в мире, где обрели друг друга, — отхлебнув чая из блюдца, произносит Марья. — И оказались здесь. Это — не настоящий мир, а что-то вроде отстойника.

— Вот чувствовала я, что так не бывает! — не выдерживаю я. — А почему он такой злой?

— Видать, враги у тебя есть, — отвечает мне она. — Но вам о подобных мирах ещё расскажут, а сейчас ваш путь — со мной. Попьём чайку и отправимся в Комнату Определения.

— Это ещё что такое? — не понимает Серёжа.

В ответ следует лекция. В школу приходят разные люди, из разных слоёв населения. Задача школы — создать стартовые условия для этих людей, но как их разделить? Ведь может и боярыня, привыкшая к своему уровню жизни, прийти, и крестьянка. И если второй сделать что-то самостоятельно проще, то первая, оказавшись на кухне, в лучшем случае расплачется. А мы все приходим детьми, так что могут быть разные нюансы. Поэтому и существует специальная комната, определяющая соответствие статуса и обеспечивающая набором вещей, аналогичных привычным, инструментами, если нужно, и деньгами. Есть некоторая сумма, выдаваемая всем, но если у кого-то есть деньги своего мира, то идёт хитрый пересчёт.

— Золотой