для крестьянина — огромные деньги, а для боярыни — не очень, — объясняет Марья. — Поэтому расчёт ведётся в таком соответствии — статус и насколько большими воспринимаются тобой эти деньги.

Тут я вспоминаю о стодолларовой бумажке у меня в кармане, понимая, что возможность проверить слова Марьи ещё представится. Интересно, а если я скопирую поведение и восприятие царевны из моего сна, что будет? Надо попробовать! Хуже точно не будет, а не сломается ли их комната — интересно, даже очень. Серёжа вцепляется в Марью, грамотно ведя допрос.

— Страна наша зовётся Русью, — отвечает Марья. — Правит у нас царь-батюшка да царица. А вот царевну Несмеяну давно уже никто не видел. Лучшие умы не первый год пытаются вылечить её от постоянного рёва, да всё тщетно. Впрочем, вы это увидите…

Нам рассказывают о том, что в связи с обручением наши статусы равны, а школа должна предоставить нам совместные покои, потому что мы ещё малы, и терема в городе нам не купить и не нанять. Комната Определения сама назначит для нас опекающего, и кто это будет — неизвестно. Тут я интересуюсь системой наказаний, подсознательно ожидая неприятностей.

— В вашем случае это будет проблемой, — вздыхает Марья. — Обычно-то карцер и берёзовая каша, но вы — носители истинной любви, да ещё, насколько я вижу, воины, потому применять к вам боль нельзя.

— То есть неизвестно, — хмыкает Сергей. — Ладно, на месте узнаем.

— Это точно, — киваю я. — И что, вы забираете детей с каким-то даром?

— Дар вне Руси может проявиться только у сироты, — отвечает мне Марья.

Она рассказывает о том, что ведунья — товар штучный, в отличие от защитника. Для того чтобы дар проявился, ребёнок должен быть лишён самого важного — тепла, именно таких детей и выискивают по мирам. А вот «отстойник» — это просто кусочек чего-то привычного, позволяющий усилить и научить базово использовать свои способности.

В общем и целом, рассказ с поправкой на сказку на правду похож, но так себе, конечно. Кажется мне, что не всё так просто, но и особой сложности нет. Насколько я понимаю, тут важно себя правильно поставить изначально — от этого зависит многое. Ну, в общем-то, как и везде. Что-то мне всё-таки не нравится в рассказе Марьи, как будто сказку рассказывают, а в сказки я не верю.

Что же, посмотрим, что за школа такая… Я догрызаю сушку, надеясь только на то, что в крестьянки не направят. Потому что крестьянка из меня сильно так себе. Я, скорее, воин. Но тут вспоминаются сны, руки мамы. Это всё меняет меня внутренне, поэтому из-за стола я встаю, чувствуя себя Милаликой. Царевной Милаликой, отчего в штанах мне вдруг становится некомфортно. Но тут ничего не поделаешь, потому что другой одежды у меня нет.

— Откройся, путь! — торжественно говорит Марья, хлопнув три раза в ладоши.

Перед нами возникает обычная такая бетонка, как взлётно-посадочная полоса, только вот висит она, кажется, в воздухе, а слева, справа, вверху и даже внизу я вижу звёзды. Красиво это очень, просто дух захватывает. Марья идёт вперёд, а за ней и мы, взявшись за руки.

Получается, мира лихих девяностых просто не было, то есть он был, но только для нас с Серёжей, а вот неведомый враг никуда не делся. И его, скорее всего, придётся искать, потому что враг должен быть мёртвым.

* * *

Дорога как-то совершенно незаметно сменяется деревянной дверью, обитой железом, перед которой обнаруживается сгорбленный старичок в кафтане и портках с лаптями — что бросается в глаза сразу.

— А, новенькие! — скрипит несмазанной телегой он. — Заходите по одному!

Я замираю, потому что без Серёжи никуда не пойду, да и он, наверное, тоже. Оглядываюсь на внезапно оказавшуюся сзади Марью, хотя вроде бы впереди была она постоянно. Женщина тяжело вздыхает.

— Они только вместе могут, разуй глаза! — властно произносит Марья. — Наберут по объявлению… — совсем привычно добавляет женщина, показывая нам на дверь. — Вперёд!

Серёжа делает шаг, держа меня за руку, я же полностью вспоминаю свои ощущения, когда была царевной. Дверь открывается сама, а за ней темень — хоть глаз выколи. Но любимый идёт смело, и я чувствую себя уверенно рядом с ним. Спустя мгновение загорается ровный синий свет, освещая нас, но оставляя помещение в темноте, при этом откуда идёт свет, я понять почему-то не могу. В следующее мгновение вся наша одежда исчезает. Но я только тихо взвизгиваю, потому что рядом Серёжа, он меня защитит. Спустя мгновение одежда появляется, но теперь она уже другая. На мне — длинное платье с чем-то сверкающим на груди. А Серёжа?

Он одет в довольно богатые одежды свободного кроя. На поясе у него ножны с небольшим кинжалом. А вот на полу я замечаю довольно внушительный мешок.

— У тебя деньги были с собой? — интересуется Сергей, на что я киваю.

— Бандит сто баксов подарил, — объясняю ему. — А это же большие деньги были в девяностых, особенно для ребёнка.

— Учитывая размер мешка, — произносит любимый, — даже не предполагаю наш статус. Да и платье на тебе богатое…

— Значит, будем соответствовать, — хихикаю я, затем выпрямляюсь. — Руку даме предложи.

Перед нами раскрывается проём, кажущийся после сумрака ярким-ярким. Серёжа подхватывает с пола мешок, и мы выходим на свет. Перед нами расстилается красивый и совершенно сказочный город — как из мультфильмов. Вдали виден дворец, а мы сами стоим… хм… на галерее какой-то, по-моему.

— Сюрприз, — констатирует голос Марьи. — Княжна, получается, ну и воин-княжич. Давно такого не было.

— И что теперь? — интересуется Сергей.

— Теперь заселяться пойдём, — вздыхает она. — Деньги ваши в банк определить надо, а то не натаскаетесь, ну и затем у вас будет три дня на обустройство.

— Понятно, — кивает любимый, а я помалкиваю — меня не спрашивали.

— Княжна, — обращается ко мне Марья, — слуг у нас нет, но домовые духи помогут, для того их позвать правильно надо.

Я немного шокирована собственным статусом, но виду не подаю — наука мамы из сна очень хорошо мне запомнилась. Поэтому только царственно киваю. Интересно, а царица здешняя — она какая? Будет ли у меня шанс её увидеть? Стоп! Опекун! Кто наш опекун?

— А опекун у нас кто? — интересуется успевший