Взяла за края восковку и осторожно приподняла ее. Под ней лежала другая, принесенная Чибисовым. Аккуратно положила краску и равномерно раскатала ее. Затаив дыхание, накрыла бумагой и старательно провела валиком...

Отпечатанную листовку начала читать с середины. «Фашисты несут огромные потери в живой силе. Кладбища немцев и бесконечные кресты над могилами тянутся до самого горизонта. Но это лишь начало. Враг долго не продержится...» Слезы набежали на глаза, буквы раздвоились.

Соня положила прокламацию под самый низ директив. Успокоилась и минут пятнадцать катала уверенно

Потом, распеленав спящую девочку, спрятала пачку между простынкой и одеялом. До прихода Леонида он, успела отпечатать еще десятка полтора листовок. Уставшая, опустилась на табуретку. Вытерла потный лоб ладонью. Даже не повернулась к вошедшему Чибисову

— Ну как? — настороженно спросил он.— Есть?

— Есть,— вяло ответила Иванова.

— Где?

— А ты поищи,— вдруг озорно сказала она, и в ее глазах блеснули искорки.— Правда, поищи.

— Не нужно, Соня.

— Нет нужно. А если они нагрянут и устроят обыск?1

— Не подумал сразу,— признался Леонид.— Хорошо, попробую...

Он обшарил все углы, поднял директивы и перелистал их. Проверил чистую бумагу.

— Не стану же я тебя обыскивать,— наконец сказал он.

— При мне их нету,— ответила Иванова и подошла к Неле. Распеленала ее и показала прокламации.— Только тебе не отдам. С ней вынесу.

— Нет, два раза рисковать нельзя. Остальное — моя забота. Может, еще придется воспользоваться твоей почтой, — проговорил он и улыбнулся.

Чибисов забрал все листовки. Размазал краску на восковке, смял ее и тоже взял с собой. Молча пожал руку Соне и ушел.

Иванова приходила на работу с ребенком. Попадалась на глаза русскому начальнику управления, но тот будто ничего не замечал. Постоянная тревога за Нелю теперь миновала. Чибисов снова приносил восковки, и она уже спокойно откатывала прокламации. Соня — маленькое звено в продуманной цепи подпольной группы.

Сводки Совинформбюро Чибисову приносил Вербоноль. Леонид составлял прокламации, печатал восковки и передавал Ивановой. Как-то к ней пришла Богоявленская и показала листовку. Соня узнала свою работу, но ничего не сказала, помня строгий наказ Чибисова о конспирации.

— Вот бы и нам достать машинку,— проговорила Августа Гавриловна.

— Жаль, но я ничем не могу помочь.

— У тебя уже есть дело.

Но одного размножения листовок для Ивановой казалось мало. Самой бы вручать призывы людям, помогать им словом правды.

В феврале из Енакиева неожиданно приехала Сонина сестра с двумя детьми и поселилась в пустой квартире недалеко от ее домика. Дети голодали, и Соня предложила:

— Пойди, Саша, на базар и купи отрубей. У меня есть немного муки. Напечешь пышек, продашь и купишь ребятишкам молока... А то приходи ко мне на работу. Я помогу продавать.

В эти дни в городе появились пестрые немецкие листовки — обращения к донецкой молодежи. Шеф биржи труда Шпуре рисовал в них радужные перспективы: «Великая Германия идет на помощь людям, не имеющим работы, и приглашает их на работу в Германию. Этим самым каждому безработному великая Германия помогает сократить время безработицы и нужды, помогает обеспечить существование как свое, так и своей семьи. Возраст ограничен — от 15 до 45 лет. Предпочтение отдается холостым, одиноким, бездетным».

С чемоданами, корзинками, оклунками, под плач и причитания родных, молодежь собирали в пункте отправки. Богоявленская написала обращение к юношам и девушкам. Иванова откатала его на ротаторе. Но от-крыто листовки не бросишь, потому она попросила Сашу напечь пышек.

Сестра пришла к Дому госучреждений часов в двенадцать. Соня ждала ее на улице. Забрала половину коврижек и куда-то исчезла. Вскоре снова появилась и сказала Саше:

— Ты продавай свои, а я свои.

На другой день Соня снова ходила в толпе и продавала пышки. В отличие от сестриных, они были завернуты в чистую бумагу, под которой лежала листовка. Она рассказывала о том, что немцы обманывают молодежь, что Германия — это каторга, откуда не возвращается. Ехать на работу к фашистам, значит, помогать им Убивать своих отцов и братьев, сражающихся на фронте.

Четыре дня Иванова на виду у немцев и полицаев раздавала листовки. К счастью, они попадали в надежные руки. Как-то на Девятой линии, когда Соня возвращала с работы домой, ее окликнули. Она обернулась и увидеда незнакомую молодую пару.

— Вы меня не узнаете? — спросил парень с белым бровями, в надвинутой на лоб шапке.— Я у вас лепешку покупал.

— Не знаю, о чем ты? — проговорила Иванова.

— Да вы не бойтесь,— вступила в разговор девушка.— Федя — мой брат, а я — Наташа. Мы хотели ехать в Германию... Спасибо вам.— Она поспешно расстегнул; пальто и вытащила из-за кофточки знакомый листок: Спасибо вам за него. Глаза дурням раскрыли.

У войны свои законы, они заставляют человека совершать поступки, на которые тот никогда бы не решился в иных условиях. Война приучает мириться с трудностями, делает обыденной смертельную опасность. Солдат на передовой только первые дни думает о том, что ходит рядом со смертью, а потом привыкает. То же самое произошло с Ивановой. Она катала на ротаторе короткие призывы, написанные от руки Богоявленской, и скупые сведения с фронта, принесенные Чибисовым.

— Я могу делать в три раза больше,— как-то сказала она.

— Не нужно,— посоветовал Леонид.— Мы пока с трудом распространяем эти. Нас еще мало.

Призывы и листовки появлялись в городе регулярно. Вербоноль возил их в села, когда отправлялся на менку со старшим братом и племянником Борисом. Немцы брехали, что советская столица взята, что пал Ленинград, а Красная Армия разбита. Но по донецкой земле шла правда и говорила о разгроме врага под Москвой, об освобождении Ростова, Калинина, Волхова. Правда согревала сердца людей и страшила оккупантов. Они.; сами признавались в этом. Полевая комендатура объявляла в «Донецком вестнике»: «Враждебно настроенные в отношении народа и немцев элементы распространяют сознательно слухи для того, чтобы вызвать беспокойство между населением. Так, например, пропаганда шептунов хочет знать,