приказ командующего фронтом о поддержании морального духа воинов доблестного германского войска и поручили в кратчайший срок организовать в Сталино публичный дом для обслу-живания солдат. «Государственным заданием» заинтересовался Эйхман. Нашел частное лицо, отдал ему четырехэтажное здание на Седьмой линии, а сам стал компаньоном и участником в прибылях. «М-да, деловой человек этот Эйхман»,— подумал бургомистр.

Он встал и прошелся по кабинету. Раньше здесь находилась комната сказок. Широкие окна выходили на Первую линию, и яркий зимний свет падал на стены. Как ни старались маляры замазать роспись, она все-таки проглядывала сквозь салатную краску. Петушков остановился у стены, противоположной столу. Прищурил глаза и попятился назад. На него смотрел волк с оскаленной пастью. У бургомистра побежали по спине мурашки.

— Дьявольщина какая-то,— прошептал он.

Поспешно сел за огромный коричневый стол с резными боками. Его притащили из домашнего кабинета эвакуировавшегося профессора индустриального института. Массивные, обитые кожей кресла и два дивана были разного стиля. Петушков поморщился — как раньше не замечал? Не кабинет, а комиссионный магазин старой мебели. Он нажал кнопку звонка. Появился секретарь.

— Вот что,— стал растягивать слова председатель.— Вы пришлите мне завхоза управы. К концу дня.— Немного помолчав, флегматично спросил: — Ко мне есть на прием?

— Некая госпожа Разгуляева.

— Просите.

В дверь порывисто вошла высокая моложавая женщина в белой шубке. На голове — беличья шапка, из-под Нее выбивались смоляные вьющиеся волосы. Петушкова Поразили огромные карие глаза, обрамленные большими черными ресницами. Разгуляева с прищуром, будто прицеливаясь, посмотрела на Петушкова. «Какая она демоническая,— подумал он и криво улыбнулся.— Где я ее видел?»

- Господин бургомистр,— сказала посетительница грудным голосом,— Я хочу покинуть город. Мне нужна справка.

Но тут раздался телефонный звонок. Петушков взял трубку и схватился с кресла.

— Я вас слушаю... Да, да. Сейчас прибуду. ДОЛОЖИТЕ господину Норушату,— сказал он и аккуратно положив трубку на место. Обратился к посетительнице: обессудьте, госпожа...

— Разгуляева,— подсказала женщина.— Валентина Михайловна.

Петушков взял Разгуляеву под руку, и они вместе покинули кабинет. В приемной кроме секретаря оказался работник управы Пигарев. Секретарь ушел с бургомистром. Пигарев удивленно воскликнул:

— Валентина, здравствуй! Что ты здесь делаешь?

— А ты?

— Я работаю в управе.

— Вот как! — уже заинтересованно проговорила Разгуляева. Пигарева она знала еще до войны.— Алексея ты здесь влиятельная личность?

— По какой части?

— Давай сядем,— предложила она.

Расстегнула шубку, сняла шапку и, встряхнув головой, распушила волосы. Опускаясь на диван, привычным движением поддернула узкую юбку. Пигарев невольно бросил взгляд на ее стройные ноги, обтянутые черными шелковыми чулками. Сел рядом с Разгуляевой.

— Алеша, мне нужна бумажка. Я хочу выехать из города.

— Что так?

— Прискипалась полиция.

— Но ты же не большевичка... Или замешана?

— Не бойся... Накапала одна, что я украла простыни из детсада.

— Тю-тю,— присвистнул Пигарев.

— Мне на Прохоровке нельзя показываться. Вот и пришла к Петушкову.

— А,— сказал Пигарев, махнув рукой.— Не та фигура. Будет тянуть резину.— Он замолчал, изучающе посмотрел на Разгуляеву и вдруг зашептал: — Да ты ж красавица, Валька. Ты можешь достичь, чего захочешь. Я тебя познакомлю с настоящим человеком.

...Эйхман поднялся навстречу Разгуляевой. Усадил ее в кресло, сам сел напротив.

- Чем могу быть полезен? — спросил он.

Разгуляева сказала о своем намерении выехать в село, однако о причине умолчала. Умолчала и о стычке с начальником городской полиции Шильниковым.

Все началось из-за ссоры с Прудковой. Та еще до войны приревновала Разгуляеву к своему ухажеру и устроила скандал. С приходом немцев Валентина Михайловна в долгу не осталась и написала заявление в полицию, мол, Прудкова еврейка. Пошла к Шильникову, которого знала по Прохоровке. Но тот был приятелем Прудковой и сказал ей о заявлении Разгуляевой. Прудкова взбеленилась и пригрозила Разгуляевой арестом за воровство простыней и белья из детсада во время отступления красных. Немцы же приказали все взятое до них возвратить.

Разгуляева, услыхав угрозу, пошла в СД. Ей попался на глаза сотрудник гестапо Абрам Вибе — переводчик третьего отдела, руководимого гауптштурмфюрером Гейдельбергом. Стала рассказывать, зачем пожаловала. В это время вошел сам Гейдельберг, высокий сутулый немец в очках, понимавший по-русски. Попросил Разгуляеву изложить заявление письменно.

Передавая Вибе исписанный листок, она заметила его изучающий взгляд. Однако переводчик участливо спросил, где она живет. Услыхав, что на Прохоровке, дал ей свой адрес.

— Может, дела какие задержат в городе, а тут комендантский час,— сказал он.— И жена будет рада познакомиться.

— Спасибо. Вот вы какой. А мне показалось...— но она не договорила.— Ладно, в другой раз. А жена не приревнует? — вдруг кокетливо спросила Разгуляева.

— Увидите и сделаете выводы...

Она сидит перед плечистым мужчиной с широкими мясистыми ладонями. «Из таких не вырвешься— неожиданно пришло ей в голову.— Не какой-нибудь интеллигентик».

— Расскажите немного о себе, мадам,— попросил Эйхман.

— До войны я заведовала детским садом...

— Не большевичка ли? Валентина Михайловна вспыхнула и недовольно говорила:

— За кого вы меня принимаете? Ни я, ни мои родственники никогда не были коммунистами.

— Здорово! А такие, как вы, мне нравятся,— сказал Эйхман, бесцеремонно положил руку на колено Разгуляевой и, опираясь на него, поднялся со стула.

— А кто ваш муж? — спросил он, заходя за стол.

— Мы разошлись. Еще до войны. Подлец, бросил меня с двумя детьми.

— О, так вы — мать! Куда же вам ехать с ними?

— Но я твердо решила. В городе сейчас трудно. Нужно думать о хлебе,— проговорила она скорбно.

— М-да,— прогудел Эйхман и вдруг подмигнул Paзгуляевой.— Бог не выдаст, свинья не съест. Я сейчас.

— Плохо,— сказал он, возвращаясь.— Переводчик заехал с бургомистром. А без него оформить справку на немецком языке невозможно. Подождем.

Но переводчик не явился до закрытия управы.