Я? Схожу? С ума? Клянусь, никогда прежде я не чувствовала такой ясности в мыслях! К сожалению, истинная картина мира за розовыми очками оказывается слишком несовершенной, чтобы с ней мириться.

В этом грязном мире зашлакованы не только тела, но и эмоции. Души людей прогнили настолько, что искренность, честность и желание жить по совести воспринимаются ныне, как порок. Всё чаще я прихожу к выводу, что они и мы — совершенно разные существа. Мы — по разные стороны баррикады. Их правда пахнет кровью, унижением и страданием невинных; наша же — свежа и безмятежна. Каждый прав по-своему, как бы больно мне не было это признавать. На эту тему можно спорить бесконечно, но я не дискутирую даже тогда, когда мне сыплют грязью в лицо. Я уже сделала свой выбор. В ту волшебную ночь. А они пусть выбирают сами что хотят.

С каждым днём я разочаровываюсь в людях всё сильнее. С каждой минутой — вижу всё больше грязи, на которую противно даже смотреть — не то, что прикасаться! Поэтому когда Терри год спустя предлагает переехать в деревню естественников за городом, я соглашаюсь с огромным удовольствием. Меня уже не пугает перспектива потерять работу: более того, я рада освободиться от неё. У моего мира — гангрена, и поражённую часть надо ампутировать.

Я рву все связи с гниющим городом, в котором родилась. Прощаюсь с покосившимися трубами заводов, с грязными улочками, со свалками, спрессованными меж стен небоскрёбов. Квартиры проданы, вклады сняты со счетов, работа оставлена. Чемоданы упакованы и уложены в багажник. Мы уезжаем в воскресенье утром, отрезав себе все возможности вернуться.

Машина несётся сквозь лес. Мимо проносятся мёртвые деревни на мёртвых полях, где торчат в небо разрушенные водонапорные башни и кренятся иссохшие колодцы. Вот они, следы Последней Войны, что никогда не будут уничтожены. Прогуляешься по улочкам меж выжженных домов и прожаренного солнцем ковыля и, наверняка, наткнёшься на людские останки. Кости в ветхих тряпках, черепа без зубов… Если конечно, ядовитые дожди ещё не сравняли их с песком.

— Люди сами виноваты во всём, — замечает Терри, перехватив мой взгляд. — Нет на свете зверя более жестокого, чем человек.

— Сложно поверить, что дальше есть жизнь, — замечаю я, и ветер поднимает мои волосы.

— Есть, милая, — Терри улыбается, — и ещё какая!

После пятидесяти километров мёртвой зоны, вокруг действительно просыпается жизнь. Гарь и сухой чернозём сливаются с горизонтом, подчёркивая границу раздела земель разводом чёрной туши. Новые поля улыбаются золотом пшеницы, деревья трясут листвой. Длинноногие грачи скачут по обочине, разевая клювы. И кажется, что здесь никогда не было ядерной зимы: лишь бесконечное лето.

Дорога сворачивает в поля, делает крюк и, наконец, приводит нас в небольшое поселение, окружённое поймами. Километрах в трёх через поле виднеется ещё одно: более крупное. Мы останавливаемся у большого деревянного дома с палисадником и полированным забором. Терри сам его выбрал.

— А что там? — указываю на соседнюю деревню, не успев выйти из машины.

— Ты даже на дом не взглянула, Аресса!

— Мне просто интересно. Что это за деревня?

— Там живут другие, — Терри отводит взгляд и начинает разгружать багажник. — Не такие, как мы.

— То есть, — пожимаю плечами, — обычные люди, как в городе?

— Может, чуть получше, — Терри явно не нравится эта тема. Он продолжает с ожесточением выкладывать багаж на землю. — Не настолько грязные. Но будь уверена: они едят курятину и свинину на обед. И травят бродячих псов. Можешь не переживать: они к нам не ходят. Только мы к ним иногда. Потому что у них есть рынок, а у нас — нет.

— А что у них ещё есть?

— Две школы, железнодорожная станция и много магазинов. Не волнуйся: тебе всё это успеет надоесть. Осмотри лучше дом.

По сравнению с моей «однушкой», коттедж кажется огромным. В переплетениях коридоров и холлов, утопленных в солнечном свете, можно заблудиться. За широкими окнами первого этажа — буйная поросль цветущего кустарника. Четыре пустые комнаты внизу, не считая кухни, и чердачное помещение с окнами в небо. Место с треугольными скатами потолка, где можно спать прямо под звёздным покрывалом. Нужно только натаскать матрацев. Радуйся — не хочу.

Однако, гуляя по пустым помещениям дома, я замечаю, что мне не хватает какого-то важного элемента. Крошечной детали, с которой я привыкла жить. Может, даже грязи… Я словно щупаю языком место, оставшееся после удаления больного зуба. Словно понимаю: я никогда не смогу жевать так, как раньше…

Но зато я теперь здорова.

Наш коттедж стоит посередине сада с плодовыми деревьями и бескрайними грядками. Сытым от растительной пищи не бываешь, но я лишь набираю в весе. А ещё я не в восторге от возни с землёй, а когда она забивается под ногти — готова выть. Но теперь, когда жизнь поставила другие условия, выбирать не приходится. Лучше грязь на ладонях, чем в душе. Я, скорее, увязну по щиколотку в болотистой тине, чем позволю чужому дерьму себя запачкать.

Иногда я думаю о том, что мы пошли не по тому пути. Бывает, что у меня возникает желание бросить всё и умчаться прочь, в город, сквозь выжженные километры пустых деревень. Но я боюсь делиться опасениями с Терри. Неосторожное слово может обломать его крылья. Для меня нет ничего важнее знания, что Терри чувствует себя нужным и реализованным.

Август. Фиолетово-оранжевый вечер плещется у горизонта. Мы сидим на крыше, и горячая черепица греет наши ноги. Под нами растекается зелёное море садов. Над землёй, вереща, рисуют дуги ласточки.

— Ты никогда не думал, что у тебя иное предназначение? — спрашиваю я и беру Терри за руку.

— В каком плане? — Терри улыбается. — Тебе, как профессионалу, не нравятся мои работы?

— Я не об этом, — тщательно подбираю слова. Нужные, как назло, не идут на ум, и голова начинает трещать и пухнуть. Молнии проносятся у висков. — Это твоё стремление беречь всё живое и жить естественно. Откуда оно? Кто научил тебя этому? Ведь твои родители едят мясо.

Терри мрачнеет. Бледность накатывает на его лицо.

— Аресса, это страшная история. Тошнотворная. Ты не захочешь её слушать.

Отворачиваюсь и разжимаю пальцы. Ветер несёт по крыше первые опавшие листья и семена трав. Зелёное море садов волнуется, и кажется, что из недр его вот-вот выпрыгнет цунами. Я действительно не хочу слушать Терри — впервые в жизни. Интуиция подсказывает мне, что я не должна этого знать. Но как же хочется!

— Иногда у меня возникает ощущение, словно я не знаю, кто мой