Эта жуткая картина изуродованного города дополнялась тем, что по улицам бегали целые полчища крыс, а по ночам, когда стихал дневной шум, от ветра грохотало ржавое железо на остовах коробок бывших зданий. В разбитых домах было слышно, как из труб вытекала вода. Улицы были без света. Казалось, что восстановить город будет выше человеческих сил.

Люди не только видели оставшиеся после войны развали­ны, но и подмечали то ценное, что сохранилось от вековой немецкой культуры.

— Даже по остаткам зданий видно было, как красив был город до войны. Улицы вымощены булыжником, зеленые от деревьев. И несмотря на развалины, меня охватило чувство какого-то благоговения. Жалко было, что такой красивый го­род был разрушен. Мы лазили по Королевскому замку. В нем была разрушена только верхняя часть, а все коммуникации, подвалы не пострадали. Все было ухожено, к каждому домику вели мощеные дорожки. Домики, даже их развалины, окружал ухоженный кустарник. Видно было, что раньше здесь жили люди, ценившие природу, красоту и свой уют, — вспоминает Анна Андреевна Копылова.

Необычными показались Марии Павловне Тетеревлевой яркие черепичные крыши: «Они были такого сочного цвета при весеннем солнце и после дождя, что казалось, их подкра­шивают время от времени». Ариадну Павловну Башилову поразила мощь городских фортов, многие из которых не пост­радали; вызывали удивление узкие мощеные улочки в центре города, дороги со специально выделенными участками для проезда велосипедистов и небольших тележек, пешеходные до­рожки, выложенные фигурными плитками. По свидетельству Григория Ивановича Меньшенина, некоторые переселенцы из российской глубинки щупали руками асфальтовое покры­тие: такого они раньше не видели. Необычным казалось и то, что почти все дороги, в том числе и между населенными пун­ктами, были обсажены деревьями, а стены домов зачастую уви­ты диким виноградом.

В поселках переселенцев встречали крепкие каменные дома с непривычной внутренней планировкой, в комнатах — обои, стены на кухнях выложены кафелем. Кое-где сохранилась кра­сивая резная мебель, музыкальные инструменты, большие часы с боем. «В России жили в деревянных домах, — говорит Анато­лий Семенович Карандеев, а сюда приехали и как в сказоч­ную страну попали: полы паркетные, печи кафельные, стены крашеные. Краска тогда у нас была редкостью. В России я до этого краски не видел».

Приехавшие весной переселенцы поражались тем, что го­род буквально утопал и зелени и цветах. Маргарита Серафимовна Золотарева вспоминает канал в районе Центрально­го рынка:

— Все вокруг было усыпано маргаритками и фиалками. То был сплошной ковер. Берега канала украшали плакучие ивы, это были громадные деревья, ветви которых ниспадали до воды и образовывался своеобразный шатер. Была удивительная ти­шина, и когда я в первый раз пришла туда ребенком, просто случайно забрела, то остановилась в восхищении: казалось, это какое-то сказочное царство.

Своим великолепием поражали городской пляж, красивые витые чугунные решетки и скамейки, цветочные клумбы и скульптуры, прекрасно оформленные внутренние дворики жилых зданий. Немцы, несмотря на разруху, продолжали за ними ухаживать. Еще одно яркое впечатление — чистая Преголя. Пе­реселенцы вспоминают, что в реке ловился снеток. А еще здесь водились щука, лещ, угорь!

Впечатление ухоженности и уюта оставляли и поселки обла­сти. Вот каким запомнился Екатерине Петровне Кожевни­ковой Приморск 1947 года:

— Что в глаза бросилось? Порядок. Все разрушено было, но все в цветах. Все в цветах абсолютно. Поверите? Жасмин. Од­ной сирени только несколько видов: и персидская, и турецкая, и разных цветов. Рос такой кустарник цветущий, что я даже не знаю, как он называется. Сколько пионов было! И у них как сделано: сходит снег, начинает зацветать что-нибудь одно, потом другое и цветет до зимы, пока не начнутся морозы. В каждом дворике такая загородочка. Не как у нас сейчас: понаставили все штакетники, у кого покосился, у кого покривился. У них была живая изгородь. И знаете, такими ступеньками: одна — выше, другая — ниже, третья — еще ниже. И начинает все это цвести снизу доверху. Все это сплеталось с другими растениями: дикий виноград, плющ, еще что-то. А парк у нас? Вы ведь посмотрите, какие реликтовые деревья были. Многие привозные. Здесь чина­ра растет, пихта, пробковое дерево, бук, пирамидальный дуб. И все это рассажено не просто аллеями, а как в природе растет.

И, конечно, остались в памяти первые встречи с немецки­ми жителями, которых ожидали с любопытством и страхом. Первое время переселенцы боялись пользоваться водой из от­крытых колодцев, думая, что она может быть отравлена. Опа­сались поджогов и внезапных нападений, особенно ночью. Спали по очереди, или мужчины сторожили, ходили вокруг домов с колотушками.

— Первую ночь очень намучались, — рассказывает Иван Се­менович Блохин. — Водившиеся в лесу дикие кабаны забежа­ли во двор и наделали много шума. Мы перепугались, потому что боялись нападения немцев, хотя их в поселке не было.

Первая встреча с немцами запомнилась Сергею Владими­ровичу Дан и ель-Беку:

— Прибыли на станцию Калининграда. Из эшелона много не рассмотришь, вагоны-теплушки закрывались плотно. Оста­новились, открыли двери... Когда мы собирались, ехали, есте­ственно, не могли не думать о немцах, и ненависть заочно была большая. А тут вагон обступили немецкие ребятишки, аккуратно одетые, но очень худые и бледные. Они просили подаяние. В поезде нашлись такие, кто кое-что понимал по-немецки. И даже завязался какой-то разговор... Какая там нена­висть!

Спустя многие годы с волнением вспоминает о своих пер­вых впечатлениях от увиденного в Калининграде Анна Иванов­на Рыжова:

— Не видела я таких зеленых городов. Мне тогда показалось, что это символ. Молодая зелень — это возрождение. Я почув­ствовала, что должна что-то сделать для этого наверняка неког­да прекрасного города. Чтоб гармония была. Да я тогда слиш­ком молода была и верила, что эту землю надо русской сделать. В общем-то, как и все тогда.

Глава 4. ЖИЛЬЕ. БЫТ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ

Первое пристанище

Говоря о жилье переселенцев, следует учитывать одно важ­ное обстоятельство: разницу сроков прибытия переселенцев в область. Военные, которые после боев за Восточную Пруссию остались на ее территории, имели возможность вселиться в