граждан. Так случилось, например, по поводу притязания неаполитанского короля Роберта, который считался покровителем города, — это было в 1326 г., — а теперь, угрожая войной, потребовал от Флоренции, Пистойи и Сиены огромных сумм на уплату жалованья войску, которое он набирал в Провансе и во Франции. Но предоставим Виллани говорить самому: «Флорентийцы были уверены, что, исполнив требование Роберта, они сильно разорятся, но в то же время, зная способность короля нарушать договоры, они боялись за отъезд депутации (которой было приказано оставить город в случае отказа), что было также очень нежелательно. Соседние города не хотели выплачивать этих издержек, так что вся тяжесть поборов падала на флорентийцев. Наконец флорентийцы решили дать герцогу тридцать тысяч флоринов. Часть этой суммы уплатили Сиена и другие мелкие города, но Перуджия отказалась участвовать в издержках. Когда сведены были все расходы, то оказалось, что в продолжении одного года флорентийцы израсходовали на него четыреста пятьдесят тысяч золотых флоринов, исключая разные налоги, подати и другие суммы, вследствие чего флорентийские граждане сильно опечалились. Кроме того, герцог (как титуловали во Флоренции короля), по совету своих апулийских вельмож и юристов, захватил всю сеньорию в свои руки и ведал делами как большими, так и малыми, не обращая внимания на приоров. Последние же не имели права сделать ни малейшего распоряжения; им давалась свобода разве только в совершении богослужения. На этих заседаниях всегда присутствовал од ин из советников герцога. Вследствие чего граждане, управлявшие городом, были сильно недовольны. Но видно, уже так было Богу угодно наказать флорентийцев за их раздоры и предать правосудие и сеньорию в руки людей недостойных и не особенно умных»[259].

Этот спокойный, выдержанный тон в рассказе о том, что так близко касалось историка, бывшего в числе самых деятельных граждан, высоко ставит Виллани как повествователя. Он возвышался над многими современниками своим мировоззрением. Он не был суевером или, тем более, изувером, и, говоря (X, 39) о казни астролога д’Асколи, который был сожжен во Флоренции на костре в 1327 г., Виллани замечает: «Хотя д’Асколи и был великий астролог, но в то же время человек суетной жизни и чрезмерно гордый знанием астрологии, науки, по существу своему неверной, потому что судьба человека зависит не от течения звезд, а от свободной воли души его, и еще более от предопределения Божия, которое всем управляет, располагает и за всем надзирает».

Занимая по выборам разные правительственные должности, участвуя не раз в посольствах, между прочим во Франции, защищая свою родину на поле битвы, как простой воин в войне с Каструччио Кастракани, Виллани, одаривший Италию и весь образованный мир таким замечательным историческим произведением, кончил жизнь в горе и несчастье. Сограждане не были к нему достаточно внимательны и, с кичливостью, наследственно свойственной флорентийцам, всегда мало ценили его гражданские и литературные заслуги. Войдя в торговую компанию с домом Буонакорси, Виллани запутался в делах, обанкротился и попал в тюрьму, из которой вышел незадолго до смерти, постигшей его в 1348 г.

Его дело продолжал брат его Маттео до 1363 г., а с шестьдесят первой главы пятнадцатой книги — сын последнего, Филиппо — до 1364 г. в полутора книгах. Популярность Дж. Виллани видна из того, что его хронику переложил стихами Антонио Пуччи («Centiloquio in terza rima»)[260].

Донато Веллути. Их современник, Донато Веллути, тоже был гонфалоньером; он рассказывает историю родной Флоренции за 1300–1370 гг. исключительно с дипломатической стороны. В этом смысле его сочинение представляет первый образец дипломатической истории, притом выдержанной в строго объективном тоне. Он умер в 1370 г.

Дандоло и венецианцы. Наивность, общая для средневековых летописцев, находится в дисгармонии с сухостью дипломатических нот. Если демократический строй способствовал успехам народной историографии, то аристократы республик Венеции и Генуи трудились для историографии латинской; венецианские хронисты пишут по-латыни. Так, дож Андреа Дандоло (f 1254) изложил «Chronicon Venetum a pontificatu S. Marci usque ad 1339» в десяти книгах (с продолжением до 1388 г.). Первые книги потеряны; иногда оно называется «Mare magnum historiarum». Хроника Давдоло действительно несколько суха, зато богата содержанием и документами. Она в высокой степени беспристрастна, хотя исполнена патриотизма[261]. В ней уже заметен стиль писателей Возрождения, как у Андреа Навагеро (до 1487); Пьетро Бемби (до 1513); Паоло Паруто (до 1551); Морозини (до 1615); Нани (до 1671) и Микеле Фоскарини (до 1670 г.).

Богатство итальянской историографии несомненно.

4. ВИЗАНТИЙСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ

Характер византийской летописи. Исследуя национальную историографию средних веков, мы должны отвести самое вид ное место византийским историкам. Они вели непосредственно греко-римскую традицию, когда историография интересовала народ, была вопросом существенной для него важности, воспитательным орудием. Здесь литературный язык был всегда языком народа. Эта история была часто искусственна, чопорна, официальна, но она упрочилась гораздо ранее, чем на Западе появились первые слабые попытки национальной историографии. В Византии не только лица духовные, военные и гражданские оставили исторические сочинения, но также императоры, императрицы и члены царствующего дома. Назовем трудолюбивого императора Константина Багрянородного, Евдокию, супругу двух императоров, Анну Комнину («Багрянородную кесариссу») и, наконец, Иоанна Кантакузина.

Приступая к очерку византийской историографии с начала средних веков до XIV столетия мы должны предупредить, что по многим причинам не будем говорить собственно о церковный историках, как-то: Евсевии Кесарийском[262], который, всегда оставаясь придворным иерархом, довел изложение судеб христианства до 324 г., об Эрмии Созомене[263], продолжавшем его до 423 г., Феодорите — до 427 г. Сократе Схоластике — до 439 г., Никифоре Каллисте, закончившем 610 г. Все эти историки, по специальному характеру своих довольно ценных трудов, не входят в план нашего обозрения. Мы имеем в виду непосредственно светских историков, ограничиваясь в обзоре византийских памятников XIV столетием. Необходимо заметить, что в России, с конца пятидесятых годов [XIX в.] проявилось стремление к изучению византийского мира. Отражением этого движения послужило появление нескольких томов «византийских историков» в русском переводе при Петербургской Духовной Академии. Как многие благие начинания, издание, начатое в 1808 г., прекратилось в 1862 г. Между тем на Западе тщательно были собраны византийские историки в подлинниках с латинским переводом в двух объемных изданиях сперва в Париже в XVII в., потом в Бонне благодаря Нибуру, во второй четверти XIX века[264].

Несомненно, что византийцы имели лучшие заповеди в историческом искусстве, лучшую школу, чем западные, которых они потому во многом превосходят. В отношении хронологическом древних византийцев до X в. следует отнести к первому периоду