которая служила предметом исторических борений. Со второй его половины начинается падение средневековых идеалов, но вместе с тем развитие новых начал. Следующее XIV столетие по справедливости может считаться для Италии блестящей эпохой политического и духовного развития. В это время коммунальная жизнь достигла блеска; города стали небольшими государствами, управляемыми выборными сановниками из лиц, выделяющихся подвигами или богатством или иногда приглашаемых правителями из других мест по народному же выбору. Эти города славились богатством; в некоторых из них совершались крупные банкирские обороты. Они гордились памятниками искусства; публичная жизнь воспитывала государственных деятелей; грамотность и образование распространились быстро, да и неграмотным, подобно древнегреческим гражданам, являлась возможность знакомиться с общественными и государственными делами благодаря публичной жизни этих государств и доступности контроля со стороны граждан, что развивало невольное знакомство с делами всех интересующихся лиц. Поэтому нигде политические обстоятельства не благоприятствовали в такой степени развитию историографии, как в Италии. Нигде историография не выразила в такой степени народной жизни, как на полуострове; редко когда она в такой степени обиловала содержанием, как в Италии последнего периода средних веков. Муниципальная вражда общин породила обширную городскую историческую литературу, страстный характер которой будто в наследство завещал междоусобную вражду. Каждый город имел своих хронистов; появление исторического сочинения было торжеством для области. В городах хронисты были гордостью общества: в них республиканцы воплощали свои симпатии, свои заветные предания, свои особенности. Общество сердечно дорожило ими и всегда предоставляло себе контроль и суд над новыми произведениями. Автор являлся на площадь или в зал народного собрания и здесь публично читал свою хронику. В университетских городах слушали и редактировали профессора со студентами. Этот классический обычай переносил мысли граждан в далекие времена, всегда их увлекавшие своим обаянием, на старый римский форум, кипевший жизнью, заполненный свободным народом. Автор получал почетную награду, если общественный голос одобрял его труд. В иных городах было несколько летописцев, обязанных официально записывать события сперва по-латыни, потом по-итальянски. Национальные хронисты пользовались большой популярностью и оставили по себе большую литературную славу. Они были гораздо даровитее латинистов и имели неоспоримо более важное значение, как основатели итальянской прозы. Но и на историках, писавших по-итальянски, сказалось влияние классической древности, выразившееся в идеалах эпохи Возрождения. Такое движение в духе Возрождения мы наблюдаем с XIV в., когда были открыты многие дотоле неизвестные произведения классической древности, когда историки кинулись подражать Ливию в разных комментариях, исторических жизнеописаниях знаменитых мужей и т. п. творениях.

Джиованни Виллани (1275–1348). Таким образом, в жизнь Италии проникли одинаково классический дух и классические приемы. Никто не приблизился в такой степени к Ливию, как Джиованни Виллани. Это был видный государственный человек Флорентийской республики; одно время он был даже гонфалоньером. Никогда не была Флорентийская республика так свободна, так могуча, полна веселья, довольства и счастья, как в его время, что и отразилось в изложении ее лучшего историка. Виллани ставит свое отечество в связь не только с историей Рима, что делалидаже его предшественники, но начинаете Немврода, кончая 1348 годом, когда смерть от чумы остановила его перо. Он очень похож на Ливия по тону и приему изложения. Он сознается, что хочет примером римлян возбудить новых итальянцев на геройские подвиги и, увлекательно повествуя о славном прошлом, доставляет много удовольствия тем, кто ищет в истории жизни и занимательности, а главное государственных целей. До 1284 г. он пользуется Малеспини, перефразируя ого, но не называя по имени. Он гвельф; это видно повсюду, потому его считают пристрастным. Он широко понимает задачу историка; он не ограничивается одной передачей политических и военных фактов. Он касается духовной жизни своего города, который служил для него предметом культа. Так, например, он отводит целую главу (IX, 134) памяти Данте, которого мог знать в молодые годы.

Виллани о Данте. Там читаем следующую характеристику: «Это был великий и славный гражданин Флорентийской республики. Он был знаток во всех науках и искусствах — tutto fosse laico, хотя оставался мирянином (что особенно удивляло современников); он был великий поэт, философ, оратор; он также хорошо владел словами, как пером, с нежным и гладким стилем, какой еще не встречался в нашем языке и не встретится. Еще в молодости он написал книгу «Новая жизнь», в которой говорил о любви; находясь в изгнании, он написал до двадцати канцон нравственных и любовных. Все письма его писаны по-латыни; в них возвышенным слогом выражаются возвышенные и благородные суждения. Эти письма были восхваляемы самыми лучшими знатоками. Кроме того он написал «Комедию»[258], где в нежных стихах изложил суждения моральные, натуральные, астрологические, философские и богословские. Сочинение разделено на сто глав, или песен, в которых говорится о существовании и положении ада, чистилища и рая так возвышенно, что нельзя даже выразить впечатления; читая, как бы видишь и чувствуешь то, что он написал. Может быть, в изгнании он составил трактат о монархии на латинском языке, где говорит о пределах власти папы и императора. Данте начал было переложение четырнадцати канцон нравственного содержания, но не мог довести до конца по причине внезапной смерти. Он успел переложить только три, которые представляют величественные, прекрасные творения, потому что изложены возвышенным слогом с философскими и астрологическими суждениями. Еще он написал маленькое сочинение под заглавием «О народном красноречии»; в нем он обещает четыре книги, но оставил только две; прочие помешала написать его ранняя смерть; здесь он витиеватой латынью рассуждает об Италии. Данте от сознания своего превосходства был иногда горд, тяжел и, по обыкновению философов, необходителен; он неумел держать себя со светскими людьми; но своими познаниями, величием духа он, нам кажется, имеет право, как гражданин, занять место в этой хронике, не говоря о том, что творения его, нам оставленные, делают его поистине великим гражданином нашего города». Это точная, весьма верная и теплая характеристика. Мы перевели ее, чтобы показать стиль автора и одновременно определить то место, какое занимал Данте в глазах современников. Здесь мы видим известную широту исторического изложения под пером Виллани. По выражению немецкого критика, он напоминает Геродота простотой, многообразием, силой и ненавистью, но есть существенная разница. У него наивность не примитивная, не та, которую может проявить всякий сказочник. Виллани не такой художник, как Геродот, но, несомненно, писатель более зрелый; его суждения строго обдуманы, взгляд выдержан.

Джиованни Виллани — человек глубоко религиозный. Его не успела еще коснуться индифферентность, которая скоро водворилась в Италии. Он уверен, что о его родине заботится небо и что Бог покровительствует Флоренции и любит ее. Если город постигают несчастья, то это Бог прогневался за грехи