последние годы императора Маврикия (582–602) писал историю Юстиниана, Юстина и Тиверия (до 581), обращая особое внимание на отношения к Востоку и к Персии в частности. От этого большого труда не дошло ничего. Фотий приводит два места и между прочим цитату о шелковичных червях, которых доставил при Юстиниане один перс в Византию в простой трости, научив греков искусству шелководства. «В начале весны этот перс выпустил семена на листья шелковичного дерева; вскормленные листьями семена окрылились и произвели шелк»[269]. Как все византийцы, Феофан считает римлян, т. е. своих соотечественников, героями. Они убивают 1200 неприятелей в сражении, теряя только 70 убитых.

До сих пор мы имели дело с писателями несомненно знающими, но о сочинениях коих можно судить лишь по отрывкам, более или менее значительным. Следующий историк VI в. дошел до нас вполне. Без него мы не знали бы истории Юстиниана, этого Людовика XIV Византии.

Прокопий Кесарийский. Прокопий Кесарийский, уроженец Палестины, жил в эпоху полного блеска Восточной империи, когда ее повелители по справедливости считали себя властителями всего исторического мира. Прокопия называют ритором и софистом, но тогда с этими словами не сочеталось обидного представления, унижающего авторитет писателя. Прокопий был учителем и, может быть, адвокатом. Он стал известен Велисарию, который взял его с собой в персидский поход в качестве секретаря и с званием «советника». Прокопий долго оставался при особе знаменитого полководца и, видимо, будучи его доверенным лицом, воспользовался богатым материалом для истории войны 532 г. Началась борьба с вандалами, Велисарий опять пригласил своего ύπογραφεύς, доверяя ему даже военные, довольно щекотливые поручения. В Сиракузах, под видом закупки пшеницы, Прокопий шпионит и изучает силы и средства вандалов. В войне с готами, наставшей после погрома африканского царства, Прокопий не оставляет своего начальника. Он сопровождает греческую армию в течение всей итальянской кампании. Когда в 541 г. Велисарий, несправедливо заподозренный в измене, был отозван в Византию, Прокопий оставался в Италии. Судьба снова сблизила Прокопия со знаменитым полководцем. По намеку Феофана можно заключить, что тот же Прокопий, уже будучи ипархом, был назначен следователем и судьей в процессе Велисария.

Такое выгодное официальное положение дало Прокопию возможность описать то, что он видел. «Война римлян с персами, вандалами и готами» — так называется капитальное сочинение историка. Он сам сознает это в предисловии. Две книги посвящены персидской воине, две вандальской и четыре готской с дополнениями и поправками, для которых предназначена собственно восьмая книга[270], явившаяся позднее, а именно в 555 г., тогда как первые семь вышли в 551 г. Прокопий смотрит на свой труд с утилитарной точки зрения. «Память о тех деяниях будет знаменательна и полезна, — говорит он, — как для современников, так и для потомков, если время когда-нибудь приведет их к подобной необходимости. Для тех, кто порывается на войны и на прочие подвиги, такая история может быть полезна, раскрывая им, каким образом совершались подобные предприятия прежними людьми, и знаменуя, каким, по всей вероятности, будет исход настоящих дел, для принимающихся за них благоразумно… Сочинитель убежден, что речи ораторской подобает сила, поэзии — вымысел, истории — истина, а потому и не скрывает дурных поступков даже и хороших друзей своих, а со всей точностью описывает дела их, хороши ли они или дурны».

Прокопий обманывал самого себя, когда писал эти последние строки. Он скоро убедился, что при византийских порядках вообще, а особенно при таком самовластном и прихотливом императоре, каким был Юстиниан, не все можно писать, что думаешь. Все писатели должны были изощряться так, чтобы их можно было понимать между строк. Следовало или все хвалить, или молчать. Прокопий поступал именно так; он дерзал обсуждать только действия неприятелей, так как в греческом стане все должно было обстоять благополучно. Он в этих видах в шести книгах в тоне панегирика описал постройки Юстиниана, к которым знаменитый император чувствовал слабость. Но историкрrо domo sua[271] изготовил небольшое дополнение, в 30 главах, весьма остроумно назвав эти очерки «Тайной историей» или «Анекдотами» (’Ανέκδοτα, «Historia arcana»). Он, конечно, не дождался благоприятного времени для обнародования этой более истинной, а не официально хвастливой «Войны». Рукопись Прокопия в одном из ватиканских списков нашел в XVII в. ученый Алемании и напечатал ее, смутив ученый мир неожиданным открытием памятника, который хотя принадлежал тому же Прокопию, но совершенно в ином виде изображал помпезное царствование Юстиниана. Очень многие, и тогда, и после, восстали против подлинной принадлежности «Анекдотов» Прокопию. Между тем собственные слова историка уничтожали возможность скептического отношения к вновь открытому произведению. «Мне невозможно было укрываться от множества соглядатаев, — объясняет Прокопий в «Анекдотах», — и, в случае, если бы меня уличили, избегнуть ужасной смерти. Я не мог положиться даже и на ближайших родственников; потому-то я и был вынужден скрывать причины событий, рассказанных в предыдущих сочинениях (λόγοις ειρήμενων)»[272]. Ввиду того, что Прокопий в последнем труде совершенно иначе представляет время и личность Юстиниана, называя его алчным, порочным, грабителем, критики старались в самой истории отыскать нерасположение Прокопия к императору. Из того, что историк был скуп на похвалы Юстиниану, заключали, что нет противоречия между тем и другим произведением. Так объясняли Алеманни и Гиббон. А после доказательств Тойфе-ля и Изамбера колебаниям и сомнениям уже нет более места. «В обоих произведениях одинаковое миросозерцание, тот же фатализм, та же связь вины и кары, те же суеверия, то же изложение, те же обороты, та же погоня за общими местами, тот же слог, только несколько небрежнее в «Анекдотах». В наше время только тот может отвергать подлинность «Войн» или «Анекдотов», кто их не читал»1. Прокопий ученый историк. Он тщательно собирает и анализирует свои источники. Он обращается к персам, армянам, евреям; он изучает финикийские древности; говоря о письме Спасителя кАвгару, он замечает, что в таком виде оно «не было известно сочинителям истории того времени»[273], обнаруживая знакомство с этими теперь не существующими памятниками, современными началу христианства.

Константин Багрянородный (912–959). В период c VII до Х в. последовала реакция входе византийской историографии. Она объясняется тогдашними бурными церковными и политическими событиями того времени, частой сменой императоров, сценами насилия, которые поселяли опасения в рядах тех, кои одни имели возможность взяться за перо. Наконец, сам император стал историком.

Это был Константин VI Багрянородный, выдающийся писатель и ученый. Его прозвище объясняют то рождением в «порфире», т. е. в том здании из багряного мрамора, которое предназначалось для беременных императриц, то императорским происхождением. Принимая во внимание, что Константин родился до брака его отца Льва с Зоей, такие объяснения не