так называемый Главный дренаж - единая система, предназначенная для сбора всех городских отходов и отвода их на остров Мун, куда они будут попадать только во время отливов. Средство было все тем же - сбросить и разбавить, но сброс происходил бы дальше от города. Строительство Главного дренажа было завершено в 1884 году, но он стал лишь частью решения Чесброу. Он понимал, что расширение пригородов означает, что Бостон будет продолжать получать отходы соседей, даже если он успешно избавляется от своих собственных. Масштаб решения должен был быть муниципальным, выходящим за пределы Бостона. Однако ни Бостон, ни его соседи не были готовы пойти на это; не было у них и политического механизма для этого. Экологический кризис продолжал требовать расширения правительственных полномочий, и его нельзя было преодолеть, пока эти полномочия не расширились. Как и во многих других случаях, экологические улучшения, начатые в Позолоченный век, принесут плоды только в Прогрессивную эпоху.61

IV

Нью-Йорк, крупнейший город страны, показал, насколько сложными стали связи между людьми, другими видами, природными системами, окружающей средой, капиталом, собственностью и управлением. Каждая реакция на кризис, казалось, создавала целый ряд новых проблем.

Еще до Гражданской войны в Нью-Йорке были заложены зачатки чадвикской системы чистой воды для укрепления здоровья, борьбы с огнем и удаления отходов. В 1830-х годах избиратели одобрили строительство Кротонского акведука, который соединил реку Кротон и слился в Кротонское водохранилище на Пятой авеню, где сейчас стоит Нью-Йоркская публичная библиотека. Строительство системы было завершено в 1842 году.62

Проведение подобных реформ изменило городскую экологию городов XIX века, где животные оставались повсеместно распространенными и жизненно необходимыми для функционирования города. Лошади тянули омнибусы, составлявшие основу городской транспортной сети, а также повозки. Дорогие рысистые лошади богачей мчались по дорогам на окраине города. Лошади жили и умирали на улицах. В 1880 году город вывез около десяти тысяч мертвых лошадей. Свиньи бродили по городу, подбирая мусор, экскременты и бытовые отходы, которые они превращали в мясо, потребляемое бедняками. Многие городские семьи держали корову или две для получения молока; другие объединялись в городские молочные заводы. Антибеллумские города существовали в рамках замкнутого экологического цикла, который Чедвик надеялся сохранить, превратив экскременты людей и животных в удобрение. В Нью-Йорке времен антебеллума навоз, а также человеческие экскременты - ночная земля - нашли готовый рынок на Лонг-Айленде, где фермеры использовали его для удобрения сена и овса, которые они перепродавали городским покупателям для кормления своих лошадей и других животных. Отходы как удобрение вытекали наружу, а продукты поступали внутрь.63

После Гражданской войны масштабы городского роста захлестнули Нью-Йорк и другие органические города. В 1860 году население Нью-Йорка составляло 813 669 человек, в 1890 году - 1 515 301, а соседний Бруклин вырос с 266 661 до 806 343 человек. Чикаго вырос с 112 172 человек в 1860 году до 1 099 850 в 1890-м, Филадельфия - с 565 529 до 1 046 964, а Бостон - с 177 840 до 448 477. Фермы на Лонг-Айленде удалялись от города, что затрудняло транспортировку, а поскольку число городских лошадей превышало 800 000 и росло накануне Гражданской войны, город производил больше навоза, чем можно было выгодно экспортировать или продать. Города позолоченного века не могли обойтись без лошадей, которые оставались основным источником движущей силы. Каждая городская лошадь ежедневно выбрасывала на улицы от пятнадцати до тридцати фунтов навоза. В начале двадцатого века в Чикаго по-прежнему насчитывалось 82 000 лошадей, которые производили 600 000 тонн навоза в год.64

Свиньи, животные, которые не только уничтожали отходы, но и производили их, потеряли свое место в городе. В 1850-х годах Нью-Йорк не без оснований объявил войну свиньям - великим городским мусорщикам, но также злобным, агрессивным, а иногда и опасным животным. После Гражданской войны их вытеснили к северу от Восемьдесят шестой улицы. Людей стало больше, а свиней меньше, поэтому на городских улицах скапливалась грязь, которую пожирали свиньи.65

Скот продолжал стекаться в города, но городское проживание становилось все более опасным как для него самого, так и для людей, потреблявших его мясо и молоко. Молочные заводы концентрировали коров возле пивоварен и винокурен, где они могли питаться отработанным зерном - пойлом, остававшимся после окончания процесса перегонки. Это было выгодно, но коров плохо кормили, они болели и производили бледно-голубое молоко, которое смешивали с мелом, патокой, мукой, крахмалом, парижским гипсом, сахаром и другими веществами, пока оно не становилось похожим на обычное молоко по консистенции и цвету.66

Молоко с городских молочных заводов способствовало росту детской смертности в Нью-Йорке и других городах. Являясь основным продуктом питания городской бедноты, молоко несло в себе "микробы туберкулеза, тифа, скарлатины, дифтерии и стрептококка". Болезни исходили от больных коров, а владельцы молочных ферм усугубляли проблему, разбавляя молоко нечистой водой. Однако уже в 1902 году Комиссия по общественному здравоохранению Нью-Йорка обнаружила, что более половины из почти четырех тысяч проверенных образцов молока были фальсифицированы. Операторы молочных заводов оставляли фальсифицированное молоко, подвергая его заражению микробами, переносимыми мухами и паразитами. Улучшение ситуации с поставками молока началось примерно в 1890 году, но кардинальные изменения произошли только в начале двадцатого века благодаря пастеризации, регулярной проверке коров и охлаждению. Улучшения коррелировали со снижением уровня младенческой смертности.67

Плотное скопление животных и людей в городе позолоченного века превратило накапливающиеся органические отходы, которые они производили, в насущную городскую проблему. После того как замкнутый цикл был разорван, города превратились в множество патрубков, извергающих сточные воды, мусор, дым и другие загрязняющие вещества в окружающие воды и земли. Новое изобилие воды в городах усугубило загрязнение. До 1870-х годов практически все отходы жизнедеятельности человека попадали в выгребные ямы, за опорожнение которых владельцы платили частным перевозчикам. То, что не вывозили ночные уборщики, попадало в почву. Когда доступ к фермам сократился, ночные жители Нью-Йорка сбрасывали большую часть ночного грунта в реки и гавани, окружающие Манхэттен. Те здания и улицы, которые были подключены к новым канализационным системам, сбрасывали свои отходы прямо в реки и гавань.68

Среднесрочный эффект новых канализационных систем был парадоксальным. Канализация, из-за дороговизны подключения к ней, не ликвидировала выгребные ямы и уборные, но как только инженеры решили технические проблемы, позволявшие канализационным газам выходить обратно в дома, богатые и средние домохозяева стали устанавливать на предприятиях и в домах водяные шкафы - туалеты со смывом. Вода и фекалии из этих унитазов, а также вода, ежедневно используемая в быту, попадали в выгребные ямы в домах, не подключенных к канализации, быстро заполняя их и увеличивая количество отходов, стекающих в почву. Когда дома и