Шрифт:
Закладка:
Когда Келли указал на экономические недостатки советской системы, он почувствовал, что все согласились с ним, поскольку слушали его речь молча: «А я, должно быть, говорил два часа». Он утверждает, что смог подтвердить, что Эльперин точно перевел его слова, ничего не утаив. Борис, на самом деле, «получил огромное удовольствие от вечера. Он презирает эту толпу оборванцев и получал удовольствие, передавая мои едкие замечания». Оживленная и открытая дискуссия, казалось, разрядила обстановку.
Мы расстались лучшими друзьями. Борис говорит, что они от меня в восторге. Возможно. Моя память не очень хорошо описывает последнюю часть вечера. Меня обвинили в пении, но я этого не помню. Я помню, как выпал из тележки. Я также помню, как однажды выстрелил из своего автомата на рыночной площади и еще раз у своей двери. У меня были какие-то причины, но я не помню, какие именно.
Дни стерлитамакской ссылки тянулись, и тон этого «узника грязи» становился все угрюмее. i апреля он поехал на тележке на местный уличный рынок, но так как грязь была очень глубокой, а он был без резиновых сапог, он не выбрался. Пожилой татарин «подплыл» к нему и продал «еще одно восьмифутовое башкирское полотенце. Оно такое грязное и поношенное, что я сомневаюсь, стоит ли оно тех 300 000 рублей, которые я заплатил».
Поступило еще несколько официальных приглашений на ужин, в том числе одно от народного комиссара транспорта, все из которых Келли отклонял, пока не почувствовал себя обязанным посетить вечеринку в доме представителя правительства Бишоффа. Оказалось, что Бишофф жил в доме комиссара транспорта Ахмадуллы — сокращенно Ах, — который, казалось, особенно стремился развлечь американца.
Вечер начался с проигрывания «скрипучих пластинок на мерзком рупорном фонографе». На этот раз присутствовали четыре женщины. «Вошел Ахмадулла, одетый в кавказский или черкесский костюм, я не знаю, какой он назвал. Он уже был напряжен, так что, возможно, он сам не знал». Келли знала цель игры: «напоить меня за ужином и лишить меня моей достойной сдержанности».
Когда все собрались и сели, принесли галлоновую бутылку фальшивой водки, которую Элперин счел «самым отвратительным напитком за всю свою жизнь». Бишофф, хозяин заведения, опоздал с этим напитком на час, что заставило Келли предположить, что произошла «заминка в переговорах с бутлегером». Напитки были разлиты повсюду.
После первого тоста началась драка, они дрались, чтобы напоить меня, и я решил остаться на палубе. Вместо того, чтобы опустошать свой бокал с каждым тостом, как это здесь принято, я просто потягивал ликер.
Я не ожидал встретить хорошие манеры в этой толпе, но вой, который поднялся, когда они увидели мою тактику, был даже громче, чем я ожидал. Две женщины по бокам от меня так разозлили меня, что я открыто оскорбил их. То есть я оскорбил их по-английски; что Борис мог сказать в переводе — это другой вопрос.
Бишофф начал оказывать давление такими тостами, как «До дна» и т.д., Но я с некоторой горячностью его осадил. Сарказм, который изливали женщины, был утерян мной. Борис интерпретировал только то, что считал «важным».
Когда все закончилось, Келли оглядел поле битвы этого «ужасного вечернего беспорядка». «В полночь бутылка была пуста. Комиссар транспорта разливал водку в каждом порту, но по-прежнему был весел и спокоен. Бишофф был болен и очень тих. Чурнишев был невозмутим. Леди № 4 увели в постель. Номера 2 и 3 были явно пьяны. Хозяйка, я должен сказать, была хорошо воспитана и уравновешенна во всем. Однажды я поймал ее взгляд, и мы тихо подняли тост друг за друга через стол». Борис перебрал и начал «изливать сладкие слова в поникшие уши мисс № 4, предположительно, у ее постели. Келли разговаривал по-немецки с офицером Красной армии, который сказал ему, что скоро отправится воевать с Францией, Польшей или Румынией — он не был уверен, с кем именно.
Келли сочла этот вечер поучительным опытом, освещающим социальную жизнь «правящего класса» страны. «Я прошла через это невредимой. Моя голова была ясной, язык под контролем, а походка твердой... Если я не позабочусь о себе в этой стране, никто другой не позаботится. Это прекрасная школа уверенности в себе». Он решил, что, выиграв битву, он выиграл войну и что его хозяева будут обескуражены дальнейшими попытками напоить его и «знакомить с женщинами ради меня».
На следующее утро с головной болью он отправился в офис АРА. По дороге он прошел мимо тела солдата, убитого ночью — сквозь толпу зевак он смог разглядеть «массу человеческих мозгов в грязи». Через полквартала вниз по дороге он наткнулся на группу детей, игравших в классики на том месте, где весь предыдущий день пролежал труп ребенка, одежда и плоть которого были обглоданы собаками. Оно было удалено, но рядом лежал очевидный преемник — женщина, лежащая на пороге.
Испытание скукой продолжалось. 15 апреля он мирно провел вечер, читая Saturday Evening Post от предыдущего выпуска от 11 декабря. 22 апреля он написал: «Проходят дни, льет дождь, а парохода из Уфы все нет».
Он спал так поздно, как только мог, и время от времени совершал прогулки с Борисом, «чтобы сохранить подвижность наших конечностей». Он исчерпал свой материал для чтения: «Я прочитал все рекламные объявления в «Америкэн» и «Сатердей Ивнинг пост». ... так много из них посвящены вкусной еде и подрывают мой моральный дух». Единственным положительным моментом в отчете было то, что «В программе больше нет вечеринок, и у меня есть надежда сбежать, не повредив еще больше слизистую оболочку моего желудка. Мне повезло, что мой желудок никогда не проявлял никаких симптомов слабости. Это русское приключение — суровое испытание».
24-го, «на семнадцатый день моего заключения», пошел снег, «самое обескураживающее зрелище для конца апреля», — написал он, не подозревая, что этот порыв холодной погоды обеспечил успех АРА corn drive.
29-го числа он написал, что идея попытаться добраться до Уфы на моторной лодке провалилась, потому что единственный доступный мотор пришел в негодность. К настоящему времени он чувствовал себя в «состоянии комы», рассказывая своему корреспонденту: «Я не знаю, что сказать. Доведенный до грани безумия скукой этого вынужденного пребывания, я не в состоянии общаться с вами даже таким косвенным образом, как по почте».
Возможно, чтобы избежать скуки, он принял приглашение на другую вечеринку Бишоффа, но, к его удивлению, за ним никто не пришел. «Дело происходило в доме министра транспорта, и все же он не смог перевезти меня из моего дома в свой. Такова его дисциплина в отношении водителей.
«На следующий день я услышал, что это была ужасная вечеринка с тушеным мясом, на которой присутствовали полдюжины самых низменных женщин города».
В воскресенье, 30 апреля, Келли решил
