Такое пересечение политико-административных и этнических границ привело к осложнениям. Во-первых, отношения между Башкирией и Москвой были несколько деликатными. Башкиры в большом количестве записались в армию Колчака, когда она оккупировала территорию в 1919 году. Кремль пытался успокоить стремление башкир к автономии, предоставив им статус автономной республики, при этом держа их в ежовых рукавицах.

Вначале Эйдук хотел, чтобы АРА основала свою местную штаб-квартиру не в городе Уфа, который находился примерно в двадцати трех милях от границы с Башкирией, а в Стерлитамаке, столице Башкирской республики, в восьмидесяти милях к югу от Уфы вдоль реки Белая. За этим стояла политика, идея заключалась в том, чтобы успокоить башкир.

Келли отмечает, что руководители АРА отклонили это предложение как «абсурдное», поскольку Стерлитамак находится в шестидесяти милях от ближайшего склада. Фактически, он говорит, что единственная причина, по которой АРА вообще открыла кухни в Башкирской республике, заключалась в давлении советского правительства: политика АРА заключалась в том, чтобы кормить только в регионах, доступных по железной дороге, чего не было в Стерлитамаке, тогда как Уфа, основанная в 1586 году и с населением в восемьдесят тысяч человек, была расположена на Транссибирской магистрали.

В конечном итоге Кремль перекроил карту: 1 августа 1922 года границы Башкирской республики были расширены, включив большую часть бывшей Уфимской губернии, а столица была перенесена из Стерлитамака в Уфу, новое образование под названием Большая Башкирия.

Большую часть первого года работы миссии политическая атмосфера в регионе была напряженной. Когда Белл и Эльперин прибыли в город Уфа в ноябре 1921 года, их встретили башкирские чиновники, которые попытались убедить Белла распределить все его пятьдесят тысяч пайков в Башкирской республике. Беллу пришлось поторопиться. Инструкции, которые он получил из московской штаб-квартиры, предписывали ему «проследовать в Уфу, в Башкирскую Республику, столицей которой является Оренбург» — неверны по обоим пунктам. Он осмотрел место происшествия и, обнаружив жестокий голод в более доступной Уфимской провинции, но чувствительный к местной политике, решил разделить пайки поровну между ней и башкирскими территориями.

Тем временем Эйдук разместил свою штаб-квартиру в Стерлитамаке, сообщил, что ожидает от АРА того же, и отклонил просьбу американцев о его переезде в Уфу. Пит Хофстра был направлен в Стерлитамак для переговоров с полномочным представителем. «Я сказал ему, что мы сочувствуем автономии и независимости башкир, но что мы не можем допустить, чтобы национальность стояла на пути эффективной работы по оказанию помощи, и, кроме того, что из-за количества порций, которые мы раздавали в Уфе и Башкирии, мы не имели права просить о выделении двух разных районных организаций АРА». После упорного сопротивления в течение нескольких недель человек Эйдука сдался и переехал в Уфу.

Это было только первое из подобных политических осложнений. Белл писал о своем округе: «Из-за связанных с этим дипломатических сложностей Мирная конференция кажется хорошо организованной частной школой».

Так же, как и в Оренбурге, американцы в Уфе прониклись симпатией и уважением к башкирам — сокращенно «баш», — предпочитая иметь дело с ними, чем с местными русскими. Келли был удивлен, обнаружив их там: «Кто-нибудь когда-нибудь слышал о Башкирии? Я не слышал». Но он привык к ним достаточно быстро. «Эти башкиры — совершенно иная раса, чем русские, и нам кажется, что они гораздо более умственно развиты».

Революция не принесла такой же масштабной социальной революции башкирскому населению. Тем не менее, АРА рассматривала этническую принадлежность как суть вопроса. Эльперин, эстонец, объяснил на своем несовершенном английском: «Эти башкиры были от природы интеллигентным типом людей. Многие из них не были коммунистами; они обладали большим врожденным интеллектом и представляли собой довольно образованный тип. Их разумно интересовала ситуация в Башкирской Республике в целом. а не в их собственном маленьком уголке».

Белл и Эльперин были поражены разницей в приеме, который им оказали, сначала в Уфе, затем в Стерлитамаке. В Уфе российские официальные лица были сдержанны и подозрительны и, по-видимому, пытались преуменьшить масштабы голода в своем регионе. В Стерлитамаке, «разросшейся деревне» с населением около двадцати тысяч человек, башкирские лидеры оказали сердечный прием, который, как позже вспоминал Белл, положил начало «крепкой дружбе». Они совершенно открыто заявили, как вспоминал Элперин, «что у них ни черта не было в плане еды».

Во время этого первого визита Белл привел в действие чрезвычайный план, призванный остановить поток беженцев, хлынувших в Стерлитамак, установив временные кухни вдоль дорог, ведущих в город. Эффект был мгновенным, и, как говорили, среди людей был «дикий энтузиазм». Еще больший успех последовал, когда Беллу удалось напоить президента башкирской республики под столом «во славу американцев и АРА»., — говорит Эльперин, который был свидетелем этого зрелища. Он говорит, что у Белла была «долгая и тяжелая борьба», но победа стала очевидной, когда президент начал петь башкирские песни о любви.

Башкирские чиновники пили водку и вино, реквизированные в местном комиссариате здравоохранения, начальник которого до революции был ветеринаром. Желудок был обогащен разновидностью местных пирошек, которые американцы называют «башкирскими устрицами».

Какие бы неприятные последствия Белл ни испытал на следующий день, с расстояния в несколько месяцев у него остались приятные воспоминания о тех первых днях, и отношения АРА с башкирами были неизменно хорошими.

Башкиры были наиболее симпатичными людьми, живо интересовавшимися своим собственным народом и с большой жаждой знаний о делах внешнего мира, особенно в области образования. Они были чрезвычайно гостеприимны и высоко ценили все, что для них было сделано. Это чувство присутствовало на протяжении всей операции, и все без исключения визиты в Стерлитамак любого американца из A.R.A. были самыми приятными.

«Великая жажда» башкир тщательно задокументирована в архиве АРА, но Белл знал толк в том, чтобы характеризовать каждый американский визит в Стерлитамак как «самый приятный». На весь российский опыт Уильяма Келли глубоко повлияло его злоключение в башкирской столице весной 1922 года.

Миссия Келли заключалась в расследовании официальных обвинений в нецелевом использовании средств местной АРА, в которой было много немцев и которая, как говорили, была настроена резко антисоветски. Белл подозревал, что обвинения были обоснованными. Келли написал в личном письме, что местные сотрудники АРА «обезумели», что «возможно все», и опасался, что известие об этом может дойти до московской штаб-квартиры. «Я отправляюсь с секретной миссией с полномочными полномочиями навести порядок в доме и примирить правительство. Если я добьюсь успеха, Москва никогда не услышит ни звука о скандале».

Он успокоил своего корреспондента: «Стерлитамак — крупный город, даже если рядом нет железной дороги. Вы не должны думать, что я буду питаться кониной или человечиной. Пока я буду там, я буду официальным гостем правительства».

В прошлом Келли не было ничего, что могло бы подготовить его к такого рода дипломатическим начинаниям. Чего у