него было в избытке, так это прямоты, часть которых он выложил в ночь перед своим отъездом Тарасову, которого только что перевели из Симбирска. «Мы подозреваем, что все представители Центра посланы сюда для того, чтобы вмешиваться в нашу работу; они в равной степени нежелательны местному советскому правительству, которое желает иметь дело с нами напрямую, и они являются проклятием для башкирского правительства, которое ненавидит Москву и ждет своего часа, чтобы начать войну за независимость. Это может произойти в любом месяце, так что ходят слухи».

Несколько недель спустя, в разгар своего стерлитамакского испытания, он выместил свое разочарование на башкирской республике, описав ее как «абсурдное маленькое государство, у которого нет причин для существования, кроме желания Москвы умиротворить зарождающееся татарское националистическое движение, жест чистый и простой, поскольку у него нет реальной независимости». По его мнению, между центром и башкирами велась «глубокая политическая игра», которые хотели сформировать панисламское государство, включающее несколько исламских республик; АРА, как «контролирующий большую часть продовольствия в этой части мира», не мог не оказаться втянутым в игру.

Башкирские официальные лица поощряли членов АРА пропагандировать Башкирию в Соединенных Штатах и призывать Америку к политическому признанию новой республики. С этой целью они изо всех сил старались втереться в доверие к американцам, и Келли не в последнюю очередь. «Поскольку у них нет абсолютно никаких иностранных связей, это придает мне значимость, отличную от той, которая проистекает из моего положения посланника Белла. Вы не находите все это забавным?»

Впереди Келли в качестве передового ехал башкир по имени Чурнишев, который до недавнего времени занимал должность полномочного представителя АРА при правительстве Башкирии, в отличие от Тарасова, который представлял центр. Келли без иронии назвал его «моим хорошим другом»; он и другие американцы искренне любили этого человека. «Хотя он и представитель правительства, он в меньшей степени коммунист, чем я. Он хотел бы приехать в Америку учиться, но у него на счету всего io золотых рублей».

Когда Чурнишев ушел с поста башкирского посланника, Белл решил назначить его главным инспектором АРА в нескольких районах Башкирии, включая Стерлитамак. Таким образом, миссия Келли имела вторую цель. «Белл и я настолько уверены в честности Чурнишева, что считаем, что он может перейти с одной позиции на другую без осложнений. Мы играем, и я собираюсь раскрыть карты. Чурнишев опережает меня, но должен залечь на дно, пока я не приеду и не назначу его».

За день до своего отъезда он говорил уверенно: «Я останусь дольше, чем любой американец, который был до меня. В этой миссии не будет ничего неприятного». На самом деле его пребывание будет намного дольше, чем предполагалось, и крайне неприятным.

Келли в компании Эльперина вместе со своими водителями, гидами и припасами, заняв три сани, совершил двухдневное путешествие, которое он описал как «незабываемое. Никто не может сделать это и остаться слабоногим». Сани были оснащены боковыми скобами, предотвращающими их опрокидывание, и без них «перевернулись бы бесчисленное количество раз». И были волки и мысли о бандитах, чтобы занять разум. «Среди других моих забот был тот факт, что у меня при себе было около 200 000 000 рублей, кругленькая сумма в этой стране. Я вспомнил, как три месяца назад правительство Башкирии не захотело переводить 50 000 000 рублей из Уфы в Стерлитамак из-за боязни грабителей».

7 апреля Келли и Элперин прибыли в пункт назначения. «Я уже вздыхаю по горшочкам с мясом в Уфе! Пусть вам никогда не будет знакомо это странное чувство пребывания на краю света».

Весенняя оттепель, из-за которой некоторые дороги на их маршруте стали практически непроходимыми, превратила Стерлитамак в «море грязи», и вскоре после прибытия они поняли, что им придется подождать открытия навигации на реке Белая.

Келли смог за короткое время уладить дела АРА, разрядив потенциальный скандал и расчистив путь для Чурнишева, и теперь международному дипломату ничего не оставалось, как «заняться нетипичным для России времяпрепровождением — ожиданием». Так Уильям Келли стал одним из длинной череды иностранцев, дружелюбных и враждебных, на горьком опыте познавших, что единственное, что более грозно, чем пресловутая русская зима, — это русская весна.

В течение нескольких недель, которые ему потребовались, чтобы приобрести эти знания, у него резались зубы мудрости. «Я спал или пытался спать с набитым ватой ртом, мечтая о ближайшем стоматологе, заслуживающем доверия. Вероятно, он проживает в Берлине и с таким же успехом мог бы быть на Марсе за все то хорошее, что он мне делает».

Скука заставляла его писать длинные письма. За исключением одного, все они, похоже, были написаны Фрэнку Пейджу из нью-йоркского офиса, которого Келли знал по его недолгой работе там осенью 1921 года помощником Бейкерса в отделе рекламы перед отъездом в Уфу. В одном из этих писем он рассуждал о социальной жизни башкирской столицы: «Этот город невыразимо уныл. В нем нет ни капли интереса. Кругом грязь и убожество. Я не могу представить американца, проживающего здесь постоянно. По сравнению с этим Уфа — настоящий мегаполис».

Посланник АРА поселился в коттедже, который когда-то занимал управляющий соседнего спиртового завода, простаивавшего без дела. Келли снял трубку по телефону, когда услышал, что его пригласили на «светский прием» в субботу, 8 апреля. Каким-то образом он не смог отклонить приглашение на банкет на следующий вечер, возможно, потому, что в списке приглашенных были председатель Совета народных комиссаров, глава исполнительного комитета совета, народный комиссар здравоохранения и представитель правительства в АРА от Башкирской республики.

«Это был вопль, и, признаюсь, скандал», — написал он на следующий день. «Мои намерения были самыми лучшими, но я и не подозревал о силе башкирского самогона. Сегодня вечером, двадцать часов спустя, я как новенькая. На самом деле, мои зубы болят меньше, чем до дебоша». Меню было стандартным: башкирские устрицы в супе, черный хлеб, пирог и чай. Что касается ликера, у меня голова идет кругом от одной мысли об этом. Называйте это как хотите, это был практически чистый алкоголь. Они подняли тост за меня, я поднял тост за них, они подняли тост за американский народ, я поднял тост за Башкирскую Республику, и так далее. Хотя никто из нас никогда не пил за здоровье Советского правительства, мы предлагаем тосты за Башкирскую Республику. Я не знаю, отмечали ли они когда-либо это различие или нет. Один очень горячий тост был за здоровье Герберта Гувера.

Келли сожалел, что у него нет стенографического отчета о том, что он сказал башкирским «государственным деятелям», хотя он мог вспомнить некоторые критические моменты. «Я был очень выразителен и зазвенел посудой, ударив кулаком по столу. Я сказал им, что американский народ думает о советском правительстве». По сути, он сказал им, что это не представитель советского народа, что побудило