Билл Келли предпочитал «Прямо с плеча», даже на желудок, набитый ферментированным кобыльим молоком. Во время визита в Кустанай глава губисполкома предложил съездить в сельскую местность, по словам Келли, «посмотреть на киргизов в их логовищах». Этот конкретный «болван» Келли показался интересным типом. При царе он был ссыльным в Сибири, а незадолго до того, как стать губисполкомом, находился в сумасшедшем доме. Он был полон достоинства, но неразговорчив. Во время прогулки он немного расслабился и заметил, что много слышал об американцах и не знал, чего от них ожидать. Теперь, когда он встретил нас, он знал, что мы такие же, как все, и далеко не такие «заносчивые», как старая русская аристократия. Тени моих предков-иммигрантов! Борис думает, что не ожидал, что я подойду к нему, пожму ему руку и буду разговаривать с ним как с равным.

В группе Келли был представитель местных властей Берковский, «молодой еврей студенческого типа». Они отправились на повозке в степь, «этот ужасающий участок непрерывной равнины». Никаких деревьев, кустарников, холмов, посевов или чего-либо еще, кроме ровной земли коричневого или зеленого оттенка, простирающейся до горизонта».

Наконец на горизонте показалась киргизская деревня «овуул», состоящая из дюжины конусообразных вигвамов, а вокруг них - десятки «туземцев с монгольским типом кожи». Партию проводили в жилище самого богатого человека в «овуле». Снаружи этот шатер выглядел так же, как и остальные, но внутри пол и талия были покрыты коврами ручной работы. Здесь также стояли стол и стулья - «самое нехитрое новшество». Гости заняли стулья, хозяин предпочел пол.

К тому времени, когда я осмотрел все ковры и вешалки, обратил внимание на швейную машинку «Зингер» и большой ворох шелковых принадлежностей, сложенных у стены, еда была готова. КУМЫС! Вы знаете, что это такое? В словаре написано, что это перебродившее кобылье молоко. Возможно, так оно и есть. С тяжкими мучениями я избавился от трети миски, поставленной передо мной, в то время как русские выхлебали по две-три пинты.

Затем последовал обязательный сеанс фотографирования с местными жителями, включая дойку верблюда «и другие странные вещи». Затем был подан чай.

Берковский засыпал его вопросами о политических и экономических условиях в Америке, и пока Келли излагал, киргиз с интересом слушал. «Они принесли русскую газету и расспросили меня о статье, в которой рассказывалось о линчевании в Техасе. Что побудило губисполком заметить, что недавно в Кустанае заживо похоронили человека за конокрадство».

Готовность Келли вмешиваться в дискуссии с местными чиновниками о том, что АРА назвало бы политикой, не оказала негативного влияния на отношения с правительством в Уфе. Единственная неприятность произошла, когда Блэнди посетил собрание мулл в Белебее. Он и его переводчик надели одежду муллы, которая, как говорили, привела в восторг местных жителей, но вызвала тревогу у большевистских властей в Уфе, которые, возможно, видели восстание, инспирированное АРА.

В конце концов, был только один отчетливый случай, когда человек из АРА был выслан из Советской России за выражение своих политических взглядов. Это было дело Малкольма Гранта.

Гранта направили в Симферополь в Крыму, где он отвечал за отдел доставки продовольствия. Летом 1922 года он начал скрещивать шпаги с агентом Эйдука, генералом А. К. Карповым. Джон Хайнс прибыл в Симферополь в июле и нашел Гранта «в очень взволнованном состоянии», главным образом из-за ссоры с Карповым.

Как именно ситуация дошла до этой стадии, неясно, но к тому времени, когда прибыл Хайнс, Карпов уже имел зуб на Гранта. По словам местного чиновника, дружественного АРА, Карпов узнал во время поездки в Москву, что Грант жаловался на него, и он сказал чиновнику, что намерен отомстить. Он также сказал этому информатору, что ожидал, что с ним будут обращаться как с генералом Красной Армии, и что он хотел бы произвести несколько кадровых изменений в АРА. На самом деле говорят, что, когда он впервые прибыл в округ, он объявил себя «во-первых, генералом Красной Армии; во-вторых, членом Коммунистической партии; и в-третьих, должностным лицом по оказанию помощи». Фишер писал о нем, что, хотя он не умел ни читать, ни писать, «слова лились из него, как вода из гидранта».

Карпов попросил того же местного чиновника написать заявление о том, что Грант ударил мужчину палкой, но тот отказался это сделать. Затем Карпов составил против Гранта обвинительный акт, который включал обвинения в том, что американец приобретал ковры из музеев и дворцов Крыма в целях спекуляции, использовал почтовую службу АРА для связи с родственниками российских граждан, проживающих за пределами Советской России, и распространял антисоветскую пропаганду. Местное АРА настаивало на невиновности Гранта. Джона Хайнса прислали из Москвы для расследования.

Хайнс говорит, что Грант был «абсолютно взбешен в вопросе о представителях правительства и, похоже, практически не общался с местными советскими властями». Он с горечью говорил о препятствовании Карповым работе АРА: все дела приходилось вести через генерала, однако его часто не было в городе, и поэтому работа задерживалась.

Грант, возможно, был виновен в мелкой спекуляции, но сомнительно, что его исключили бы за это, настолько распространенной была практика в АРА. Что касается двух других обвинений, то имелись четкие доказательства, подтверждающие их, в его частной переписке, которая попала в руки военного цензора — «случайно», по словам властей. Содержание этих писем было настолько компрометирующим, что цензор потребовал немедленного удаления Гранта.

Мы точно знаем, что написал Грант, потому что в архивах есть копии — копии не только оригинального английского текста Гранта, но и русских переводов военной цензуры, которые по какой-то причине были затем переведены обратно на английский. Любая версия была бы основанием для увольнения.

Главной уликой было письмо, которое он написал 11 июня 1922 года своей матери в Бирмингем, штат Алабама. Он рассказал ей о разговоре, который состоялся у него в тот день с дореволюционным мэром Симферополя, который сейчас едва в состоянии содержать свою семью и самого себя. «Приятно общаться с немногочисленными — «стариками» — настоящими, суровыми, утонченными, образованными людьми, оставшимися от старого режима».

Оставив прежнего мэра, он нанес визит председателю крымского правительства и «устроил ему разнос» за отказ сотрудничать с АРА. «Он похож на пожирателя грязи из реки Кохаба, только интеллекта у него ненамного больше». Прямой советский перевод этого предложения гласит: «Он выглядит как житель достопочтенной Кахабы, питающийся нечистотами, и у него не больше здравого смысла».

Далее следует еще больше шуток: «Я никогда до конца не понимал, что значит иметь американский паспорт в кармане, кроме как когда проклинаю некоторых из этих грязных животных. Когда я разговариваю с ними, я уверен, что их души грязно-коричневого цвета и что они воняют». Затем следует насыщенный финал: «Должен закрыть и отправить это