денег не является причиной для того, чтобы отменить выборы или требовать, чтобы кандидаты утверждались комиссией на основании их совместимости с партией власти. Коммунистические лидеры в России и Восточной Европе действительно использовали такие аргументы, чтобы удержаться у власти, не допуская подлинной конкуренции у избирательных урн. История показывает, что это неверный способ противостоять власти денег.

История также знает много примеров режимов, которые использовали власть денег над демократическим процессом в качестве причины для подавления политического процесса, например, превращая средства массовой информации в инструменты пропаганды, якобы для противодействия конкурирующей пропаганде, распространяемой частными СМИ. В некоторых случаях результаты выборов просто игнорируются. Вспомните, например, "боливарианский" режим в Венесуэле при Уго Чавесе (1998-2013) и Николасе Мадуро (2013-). Этот режим представляет себя как новый тип "плебисцитарного социализма", в том смысле, что он использовал доходы от продажи нефти более эгалитарным и социальным образом, чем предыдущие правительства (что не слишком высокая планка, учитывая олигархические практики предыдущих режимов, но все же важно), в то же время полагаясь на персонализированное, авторитарное, гиперцентрализованное государственное правление, периодически подтверждаемое выборами и прямым диалогом с "народом". Вспомните знаменитую телевизионную программу "Ало президент", в которой Чавес обращался непосредственно к народу большую часть каждого воскресенья (его рекорд составлял более восьми часов). Победив на многочисленных выборах и пережив попытку переворота в 2002 году (при поддержке путчистов со стороны США), не говоря уже о других эпизодах, которые далеко выйдут за рамки этой книги, режим, наконец, потерпел однозначное поражение на выборах в законодательные органы в 2015 году. Однако он отказался подчиниться решению избирателей, что привело к серьезному и жестокому кризису на фоне гиперинфляции и экономического краха, который продолжается до сих пор (2019 год).

Отношение Чавеса к СМИ интересно, поскольку нет сомнений в том, что ведущие частные СМИ в Венесуэле (как и в большинстве стран Латинской Америки и всего мира) часто были предвзяты в пользу мировоззрения их владельцев (а также интересов их финансовых спонсоров, в основном связанных с гипернегалитарной эксплуатацией нефтяных ресурсов в партнерстве с крупными западными компаниями). Тем не менее, использование такого положения дел в качестве предлога для захвата контроля над государственными СМИ и последующего отрицания результатов выборов, которые не оправдали надежд, не является удовлетворительным ответом. В конечном счете, такая тактика только усиливает идеологию собственничества, с которой они пытаются бороться. Как ясно показывает нынешняя ситуация, гиперцентрализованная власть, которая может беспрепятственно управлять демократическими институтами, ничего не решает. Более перспективным подходом является радикальная реформа системы финансирования и управления СМИ и политическими партиями, чтобы каждый человек имел равные возможности для самовыражения ("один человек - один голос", а не "один доллар - один голос") при уважении разнообразия точек зрения и необходимости чередования. Я еще вернусь к этому вопросу.

Избирательная демократия, границы и собственность

Роль денег в финансировании СМИ и политических партий - важный вопрос, но далеко не единственный, по которому можно критиковать западные парламентские демократии. Предположим, что проблема равного доступа к СМИ и политическому финансированию была бы полностью решена. Западной демократической теории все равно пришлось бы решать три основных концептуальных недостатка: отсутствие теории границ, теории собственности и теории обсуждения.

Пограничный вопрос очевиден: на какой территории и к какому человеческому сообществу должен применяться закон большинства? Может ли город, район или семья большинством голосов принять решение об отделении от политического сообщества, отвергнуть закон большинства и стать законным суверенным государством, управляемым большинством племени? Страх перед бесконечной и неограниченной сепаратистской эскалацией часто использовался авторитарными режимами в качестве главного аргумента для отказа от выборов. Это относится и к китайскому режиму, который черпает свою идентичность в основном из своей способности поддерживать мир в сообществе из 1,3 миллиарда человеческих существ, в отличие от Европы, которую всегда раздирала племенная ненависть. В глазах китайского режима это является достаточной причиной для отказа от так называемых свободных выборов, которые в действительности лишь подстегивают страсти националистов и националистов. Этот китайский ответ интересен, но это опять же хрупкий ответ на искренний вопрос. Более удовлетворительный ответ может принять форму транснациональной теории демократии, основанной на социал-демократическом федерализме и построении норм социально-экономической справедливости на региональном и, в конечном счете, глобальном уровне. Эта задача не простая, но других вариантов не так много.

Вопрос о собственности представляет собой не менее сложный вызов для западной демократической теории. Может ли большинство принять законы, которые полностью переопределяют и немедленно перераспределяют права на собственность? В абстрактном смысле, конечно, может иметь смысл установить правила и процедуры (такие как голосование квалифицированным большинством), чтобы придать определенную степень постоянства некоторым аспектам правовой, социальной, налоговой и образовательной системы. Цель состоит в том, чтобы избежать резких изменений, но не блокировать социальные и экономические перемены полностью, когда в них ощущается необходимость. Проблема заключается в том, что этот аргумент часто используется идеологией собственничества для конституционного закрепления правил, которые исключают любую возможность мирных правовых изменений, даже когда богатство стало гиперконцентрированным или когда оно изначально было приобретено особенно сомнительным или даже абсолютно неоправданным способом.

Отметим также, что этот же аргумент стабильности использовался различными однопартийными государствами для оправдания вынесения определенных решений (таких как общественная собственность на средства производства) за рамки предвыборных дебатов или даже для полного отказа от выборов (или требования к потенциальным кандидатам получить одобрение партийных комитетов). Это относится и к другим режимам, кроме строго коммунистического. Например, после достижения независимости некоторые африканские страны создали однопартийные государства, по крайней мере, временно, в одних случаях, чтобы избежать отделения и гражданской войны, а в других - потому что невозможно было судить о последствиях определенной социальной или экономической политики по прошествии всего четырех или пяти лет. Не заходя так далеко, системы пенсионного и медицинского страхования, которые можно найти в большинстве европейских социал-демократических стран, управляются сложными системами, в которых большая роль отводится органам социального обеспечения и профсоюзам. Это помогло защитить эти системы от смены правительства: достаточно большое и прочное парламентское большинство может восстановить контроль, но для этого потребуется особенно большая демократическая легитимность. В целом, есть все основания задуматься о преимуществах предоставления более существенной конституционной защиты социальным правам, справедливости в сфере образования и фискальной прогрессивности.

На все эти законные и сложные вопросы у китайского режима есть один ответ: опора на такие солидные посреднические органы, как КПК (в которой в 2015 году состояло около 90 миллионов человек, или 10 процентов взрослого населения), позволяет организовать процесс обсуждения и принятия решений таким образом, чтобы достичь стабильной, гармоничной и рациональной модели развития, защищенной от инстинктов идентичности