Шрифт:
Закладка:
Si miserum fortuna Sinonem
Finxit, vanum etiam mendacemque improba finget{1765}
[Пусть Фортуна несчастным Синона
Сделала — лживым его и бесчестным коварной не сделать];
впавший в нищету предаст родного отца, государя и родину, станет турком, откажется от веры, отречется от Бога и всего на свете; nulla tam horrenda proditio, quam illi lucri causa (говорит Лео Афер[2261]) perpetrate nolint [сколь бы гнусным ни был довод, толкнувший их на проступок ради наживы, это их не остановит]. Платон называет поэтому бедность «вороватой, кощунственной, грязной, порочной и злокозненной»[2262], и у него были для этого основания, ибо она превращает множество честных людей, оказавшихся в нужде, в полную свою противоположность и заставляет брать взятки, становиться подкупными, поступаться своей совестью, торговать своим языком и пр., быть скаредным, бессердечным, немилосердным, невежливым и прибегать к нечестным средствам, лишь бы поправить свое нынешнее материальное положение. Боязнь бедности заставляет государей облагать своих подданных непосильными поборами, знать — тиранствовать, а лендлордов — притеснять, она делает правосудие продажным, а законников превращает в стервятников, врачей — в гарпий, друзей — в докучливых просителей, купцов — в обманщиков, честных людей — в мошенников, благочестивых — в вероломных убийц, побуждает важных господ торговать своими женами, дочерьми и самими собой, людей среднего достатка — сетовать на свою участь, простолюдинов бунтовать и всех выражать недовольство, роптать и жаловаться. Являясь большим искушением ко всякого рода проступкам, она побуждает некоторых жалких горемык притворяться калеками и даже расстраивать свое здоровье: ослеплять себя и жертвовать рукой или ногой — только бы удовлетворить свои насущные нужды. Джодок Демодерий, юрист из Брюгге, приводит несколько примечательных примеров таких поддельных недугов, Praxi rerum criminal. cap. 112, да и у нас чуть не каждая деревня может представить множество подобных примеров; у нас водятся мнимые немые, юродивые, авраамовы люди{1766} и пр. Безмерность их страданий дает им силу духа, которая нужна для того, чтобы, претерпев все муки их изнурительного существования, покончить с собой: они предпочитают повеситься, утопиться и пр., нежели влачить такую жизнь, нуждаясь в самом насущном.
In mare cetiferum, ne te premat aspera egestas,
Desili, et a celsis corrue, Cyrne, jugis[2263].
В пропасть уж лучше бросайся иль в море скорей утопись,
Чем ненавистную, Кирн, бедности муку терпеть.
В древности один сибарит{1767}, как я прочел в афинских записях[2264], обедая в Спарте phiditiis [за их общим столом] и видя, сколь скудна их пища, заметил, что не находит ничего удивительного в доблести лакедемонян, «что же до него, то он скорее бросился бы на острие меча (и точно так же поступил бы любой другой не утративший рассудка человек), нежели довольствоваться столь жалкой пищей и влачить недостойное существование». В Японии[2265] обычное дело душить своих детей, если родители бедны, или же делать аборт, что одобряет и Аристотель{1768}. В таком цивилизованном государстве, как Китай, мать тоже душит своего ребенка, если у нее нет возможности его растить; она предпочитает скорее утратить его, нежели продать или обречь на мучительную жизнь бедняков[2266]. Арнобий (lib. 7 adversus gentes [Против народов, кн. VII]) и Лактанций (lib. 5, cap. 9 [кн. V, гл. 9]) относились столь же неодобрительно к этим обычаям древних греков и римлян: «Они в таких случаях бросали своих детей на съедение диким животным, душили их и вышибали им мозги, ударяя головой о камень»[2267]. Если можно доверять свидетельству Мюнстера[2268], то и среди нас, христиан, в Литве, например, добровольно становятся рабами и продают себя, своих жен и детей богачу, только бы избежать голода и нищенства; другие же в подобной крайности накладывают на себя руки[2269]. Римлянин Апик, когда он, подведя итог своему имущественному положению, обнаружил, что у него осталось всего лишь 100 тысяч крон, покончил с собой{1769} из страха, что его ожидает голодная смерть. П. Форест в своих «Медицинских наблюдениях» приводит заслуживающий упоминания пример о двух братьях из Лувена, которые, разорившись, впали в меланхолию и в состоянии подавленности зарезали себя, и еще один — о некоем купце, человеке образованном, мудром и рассудительном: охваченный тревожными предчувствиями, что он понес тяжелые убытки на морях, вчем его никак не удавалось разубедить; он твердо уверовал в то, что, подобно Умидию у поэта[2270], окончит свои дни в нищете. Одним словом, что касается бедняков, то я могу, по крайней мере, сделать тот вывод, что, если даже они и наделены достаточными способностями, у них нет никакой возможности проявить их или воспользоваться ими[2271]: ab inopia ad virtutem obsepta est via[2272] [бедность преграждает путь к совершенствованию природных достоинств], бедняку тяжело продвинуться.
Haud facile emergunt, quorum virtutibus obstat
Res angusta domi
[Тот, кому доблесть мрачат дела стесненные, трудно
Снова всплывать наверх{1770}.]
«Мудрость бедняка пренебрегается, и слов его не слушают» (Еккл. 9, 16). Его труды остаются в небрежении, их презирают из-за низкого происхождения
