Бюллетень № 4. 18 февраля в 9 часов пополуночи. Угрожающее Его Величеству параличное состояние легких продолжается и вместе с тем происходящая от того опасность. Государь Император сего числа в 3Ѕ часа пополуночи, изволил исповедаться и причаститься Святых Тайн, в полном присутствии духа». Протопресвитер Василий Бажанов был непосредственным свидетелем истинно христианского поведения Николая I перед лицом смерти, выслушал его последнюю исповедь, и, как положено пастырю доброму, унес с собой навсегда ее тайну…

Следует заметить, что бюллетени не были тайной для народа – в Архиве имеется их опубликование в «Санкт-Петербургских полицейских ведомостях». В соответствии с записью в Камер-фурьерском журнале, император скончался «в 20 минут 1 часа пополудни 18 февраля». Тело было обмыто камердинерами и положено на кровать в кабинете, затем профессором бароном П.К. Клодтом был снят с лица покойного слепок[191], а художником Э. Гау исполнен портрет.

Крайне важна следующая запись, которую я привожу полностью: «19.02. в 10 часов вечера тело покойного государя было бальзамировано прозекторами Медико-хирургической академии в присутствии Его сиятельства Министра Императорского Двора графа В.Ф. Адлерберга и господ лейб-медиков: Маркуса, Рейнгольта, лейб-хирурга Енохина и доктора Кареля и был тут же некоторое время лейб-медик Мандт. По окончании сего Его Величество одет был в генеральский казачий мундир… При этом также находились лекарский помощник Кононов и камердинеры покойного государя». Как видим, документ содержит исчерпывающий список присутствовавших при исследовании трупа, где нет целого ряда фамилий, на которые делали ссылки некоторые историки, пытаясь обосновать версию о смерти от отравления.

Расшифровка персоналий «прозекторов Медико-хирургической академии» содержится в интереснейшем архивном документе РГИА (ф. 479, оп. 1, д. 741) «О разрешении директору Медицинского департамента Военного министерства вытребовать из Придворной аптеки рецепты… по коим отпускаемы были жидкости для бальзамирования тела в Бозе почивающего Императора Николая Павловича». Дело на листах 2–3 содержит письмо В. Пеликана, директора Медицинского департамента, управляющему Придворной медицинской частью М. Маркусу (№ 90 от 24 февраля 18/55 г.): «…Господин Министр Императорского Двора, препроводив ко мне, по Высочайшему повелению, подписанный прозекторами Грубером и Шульцом (выделено мной – Ю.М.) акт бальзамирования тела… а равно и протокол за подписом присутствовавших при оном лиц, поручил мне собрать лучших из находящихся здесь хирургов и предложить им на рассмотрение акт бальзамирования, о заключении же их уведомить Его Сиятельство для доклада Государю Императору… А как для окончательного заключения о составленном означенными прозекторами акте оказалось необходимым иметь из Придворной аптеки рецепты прозектора Грубера, по коим отпускаемы были жидкости для бальзамирования тела… то… Его Сиятельство позволил разрешить вытребовать сказанные рецепты…». В деле имеется справка № 95 (лист 7, 7 об.) о том, что два рецепта, подписанные Грубером и Шульцом, возвращены в Придворную медицинскую часть уже через день, 25 февраля 1855 года. На листах 9–10 – копии рецептов от 19.02.1855 года, исполненные по-латыни совершенно неразборчивым почерком. Итак, персоны лиц названы – это доктора Грубер и Шульц!

Окончательно расшифровать этапы медицинской консервации тела Николая I позволяет еще один документ, хранящийся в РГИА (ф.479, оп.1, д.742, начато 24.02.1855 года). В архивном деле содержится список «медицинским чинам, коим следует выдать билеты на пропуск в Никольские и другие ворота Петропавловской крепости» (лист 5). Это – лейб-медик Маркус, лейб-акушер Шольц, лейб-хирург Енохин, Императорской Медико-хирургической академии профессор Наранович, прозектор Грубер, прозектор Шульц, придворные лекарские помощники Кононов и Кузьмин.

Если расшифровать произошедшее в отсутствие двух никем до сих пор не обнаруженных основных документов[192] (акта бальзамирования от 19 февраля 1855 года и заключения комиссии экспертов от 24 февраля 1855 года о качестве консервации тела Николая I), то становится ясным, что произведенная проверка не выявила существенных упущений первичного бальзамирования, выполненного в Зимнем дворце Грубером и Шульцом в присутствии лейб-медиков Маркуса, Рейнгольдта, Енохина, Кареля, Мандта. Выявившаяся недостаточность консервации потребовала дополнительных анатомических и химических мероприятий уже на территории Петропавловской крепости, куда было перенесено тело, для чего были привлечены дополнительные специалисты, в первую очередь, профессор анатомии П.А. Наранович, чье имя появляется впервые в сохранившихся документах в связи с обсуждаемыми мероприятиями только 24 февраля 1855 года…

Итак, суммируя с судебно-медицинской точки зрения весь комплекс документов, изложенных выше, следует утверждать нижеследующее. Совершенно очевидно, с врачебной точки зрения, что угнетенное состояние императора, о котором так много писали современники, совсем не свидетельствует в пользу версии о суициде. Такие психические реакции постоянно наблюдаются при заболеваниях, сопровождающихся общей интоксикацией, например, при вирусных инфекциях, в том числе гриппе, осложнившемся воспалением легких, который, судя по симптомам, незадолго до смерти несомненно перенес Николай I. Причем яркие и бесспорные признаки тяжелой, закономерно прогрессировавшей пневмонии описаны выше настолько четко и образно, что не могут вызвать сомнение в диагнозе у любого, даже начинающего профессиональный путь врача…

* * *

Что еще можно добавить к этому краткому очерку о Николае I? Он, в подражание Петру Великому, в быту придерживался нарочитой скромности. Фрейлина А.Ф. Тютчева, войдя в покои Николая Павловича сразу после кончины, увидела следующую картину: «Император лежал поперек комнаты на простой железной кровати. Голова покоилась на зеленой кожаной подушке, а вместо одеяла на нем лежала солдатская шинель. Казалось, смерть настигла его среди лишений военного лагеря, а не в роскоши пышного двора. Все, что окружало его, дышало самой строгой простотой…». И далее: «У государя всегда было мало личного времени… он регулярно вставал на заре, проводил за работой 18 часов в сутки, ничем не жертвуя ради удовольствия и всем – ради долга». А.Ф. Тютчева утверждала: «…этот новый мир представлялся ему… лишь преступной и чудовищной ересью, которую он был призван побороть, подавить, искоренить во что бы то ни стало, и он преследовал ее не только без угрызения совести, но и со спокойным сознанием исполненного долга. Можно сказать, что Николай I был Дон Кихотом самодержавия…».

Участник похорон императора Б.Н. Чичерин (1929) вспоминал 6 марта: «…погребался не только русский царь, тридцать лет властвовавший над Россией, но вместе с ним и целый порядок вещей, которого он был последним представителем. В Николае I воплотилось старое русское самодержавие во всей своей чистоте и во всей своей неприглядной крайности». Было бы принципиально неверно представлять этого царя как солдафона, бесчувственного и жестокого реакционера. Такая точка зрения, весьма популярная в советской историографии, лишена самого важного, что требуется от ученого – историзма, изучения явления в контексте. Судьба Николая по-своему не менее трагична, чем жизнь его старшего брата Александра I, пытавшегося провести необходимые реформы и остановившегося перед лицом непреодолимых трудностей, связанных с