Потешных Марсовых полей,

Пехотных ратей и коней

Однообразную красивость,

В их стройно-зыблемом строю

Лоскутья сих знамен победных,

Сиянье шапок этих медных,

Насквозь простреленных в бою;

Люблю, военная столица,

Твоей твердыни дым и гром,

Когда полнощная царица

Дарует сына в царский дом,

Или победу над врагом

Россия снова торжествует…

Тесная связь императора со своей столицей выразилась в личном участии, какое он принимал во всех крупных петербургских событиях. Мы знаем о его распоряжениях во время страшного пожара в Зимнем дворце 17 декабря 1837 года. События в тот день развивались так. Струя дыма появилась в камердинерской здания, явственно сочившаяся из-за печки. Ниже размещался архив, под ним – аптекарская… Помимо царской семьи и многочисленной челяди дворец населяли около трех с половиной тысяч человек посторонних. Выражаясь современным языком, здание напоминало громадное «общежитие»: среди его жителей можно было встретить бездомных офицеров, ветеранов суворовских походов, старых фрейлин. Дворец давал приют солдатам-инвалидам, на его чердаках издавна проживала прислуга вместе с семьями. В полуподвальной «аптекарской» провизоры готовили лекарства для нужд двора и бедных петербуржцев. Выветривая дурные запахи через отверстие, пробитое в дымоходе, фармацевты часто выстуживали свою лабораторию, что не нравилось дровотаскам, здесь же ночевавшим. Они заткнули вентиляцию скомканной рогожей, но ткань провалилась в трубу дымохода и загорелась от раскаленной сажи. Пожарные вытащили рогожу, дымоход залили водой, и поначалу казалось, что все в порядке. Запах исчез, а потом вдруг заполнил Фельдмаршальский зал, и тогда флигель-адъютант Иван Лужин потревожил Николая I, находившегося в театре. Накинув шинель с бобровым воротником и надев шляпу с высоким султаном, он приказал Лужину: «Весь резерв пожарных частей поднять по тревоге!» Царь подкатил на санях к дворцу, когда Дворцовая и Адмиралтейская площади были заполнены народом, от Певческого моста до Александровской колонны стыли на морозе полки гвардии. В толпе горожан находился живописец Иван Зайцев, сохранивший до старости свое главное впечатление: «Несмотря на многие тысячи народа, тишина на площади была страшная», – это и неудивительно, ибо весь ход российской истории был связан с этим великолепным дворцом, которому грозило уничтожение (Авсеенко В.Г., 1993). Когда пожарные стали вскрывать паркет в Фельдмаршальском зале, то с грохотом обрушились зеркальные двери, из проемов вырвались громадные факелы пламени. Огонь охватил потолок, ярко полыхнули золоченые люстры, с хоров посыпались горевшие стойки вычурной деревянной балюстрады. «Гвардии народ ко дворцу не допускать, – распорядился Николай I. – Солдатам выносить, что можно и все спасенное складывать на площади. Окна в Фельдмаршальском зале разбить, чтобы вытянуло на улицу дым…». Когда вылетели стекла вместе с оконными рамами, сквозняк раздул пламя на сгорающих шторах, дворец осветился изнутри, как волшебный фонарь. И. Зайцев писал: «Эта внезапность превращения дворца из мрака в огненный, произвела то, что весь люд, находившийся на площади, народ и войско, одновременно, единым возгласом, все разом ахнули…». Николай I за чужие спины не прятался, его вместе с братом Михаилом видели в самых опасных местах. Все спасенное складывали у подножия Александровской колонны, и Ангел-хранитель на ее вершине осенял крестом действия пожарных. Император разбудил своих детей, отправив их в Аничков дворец, сам же остался командовать, его зычный голос был далеко слышен в помещениях здания…

Еще важнее была личная распорядительность Николая I во время эпидемии холеры летом 1831 года. Болезнь была занесена тогда из восточных губерний в Москву и Петербург. Населением овладела паника. Жаркие дни и обилие овощей способствовали распространению инфекции. Болезнь была изучена плохо, врачебная помощь оказывалась бессильной. Городская беднота, наиболее страдавшая от «заразы», с недоверием относилась к принимаемым мерам предосторожности и волновалась нелепыми слухами. Невежественные люди распустили молву, будто холеру распространяют сами врачи, отравляя народ. Были случаи, что толпа останавливала ни в чем неповинных людей, показавшихся ей подозрительными, и избивала до смерти. Волнение достигло угрожающей степени. Толпа, собравшаяся на Сенной площади, разгромила временную холерную больницу; несколько врачей сделались жертвой бессмысленного озлобления. Николай I находился в Царском Селе. Узнав о происходящих буйствах, он тотчас прибыл в Петербург и проехал на Сенную площадь. Малоизвестный факт, рассказанный императрицей Александрой Федоровной фрейлине М.П. Фредерикс: во время холерного бунта для того, чтобы публично подтвердить значимость применявшегося против инфекции лечения и поддержать врачей, Николай I публично выпил «склянку меркурия». Рядом с государем в это время находился лейб-медик Н.Ф. Арендт (Фредерикс М.П., 1997). Встав в коляске, император обратился к толпе со строгими словами, тотчас возвратившими ее к порядку. «Буйство было немедленно прекращено обаянием величавой личности царя» (Авсеенко В.Г., 1993). Это историческое событие в жизни Николая I увековечено на барельефе поставленного ему на Исаакиевской площади памятника. В связи с эпидемией следует упомянуть о том, что паровую баню при русском императорском дворе использовали не только для сохранения здоровья, но и как универсальное средство от любого недуга. В годы царствования Николая I в петергофских дворцах для размещения ванн и душей стали отводить специальные комнаты. Были они и во дворце Коттедж в Александрии, где жила императорская фамилия. В камер-фурьерских журналах отмечено, что во время эпидемии холеры в Петербурге Николай I, возвращаясь из северной столицы в Петергоф, заходил сначала в Мыльню, где тщательно мылся, полностью менял одежду и только после этого отправлялся в Александрию. Его супруга Александра Федоровна принимала лечебные ванны в деревянном флигеле, включавшем в себя Теплую ванную, Холодную ванную с душем и русскую баню (Обатурова М., 2003).

Холера наносила ощутимые потери и русской армии, действовавшей летом 1831 года на территории Польши. 29 мая от этой инфекции погиб главнокомандующий фельдмаршал И.И. Дибич. Вскоре императорскую семью постиг тяжелый удар – в Витебске холерой заболел Цесаревич Константин. Лечение заразных заболеваний, возбудители которых (в том числе и холеры) не были известны, составляла в XIX веке трудную задачу и носила эмпирический характер. Единодушно признаваемые светилами тогдашней медицины средства были применены и в помощь заболевшему Константину Павловичу: микстуры, капли и мази с селитрой, настойкой корицы, валерианы, арники, отварами различных корней, пришедшими из народной медицины (Маргорин Е.М., 1948). Профессор И.В. Буяльский, входивший в ведущую группу ученых-медиков Петербурга, будучи хирургом, много времени уделял и холере. При «гнилостном поносе» он рекомендовал также принимать так называемую «хлорную воду» – по 15–20 капель через каждые 2 часа. Профессор подчеркивал значение хлорной извести и как средства, предупреждающего заражение. Все было тщетно…

О кончине 15 июня сына Павла I поданные узнали из Манифеста от 27 июня 1831 года. В нем говорилось: «Среди печальных