года жизни он сохранял привычку ежедневно в любую погоду гулять по набережной Невы и Дворцовой площади (почти всегда без охраны). Когда в начале 1849 года лейб-медик императора М. Мандт отпросился в длительный отпуск во Францию, исполнять его обязанности был назначен врач Конногвардейского полка Ф.Я. Карель. С естественным чувством собственной значимости молодой доктор рассказывал своим знакомым, среди которых был и барон М.А. Корф, «разные подробности из внутренней дворцовой жизни». Одну из этих «подробностей» М.А. Корф (2003) привел в своих записках: «Карель не мог довольно выразить удивления своего к атлетическому, необычайному сложению его тела. Видев его до тех пор, как и все, только в мундире и сюртуке, – рассказывал Карель, – я всегда воображал себе, что эта высоко выдававшаяся грудь – дело ваты. Ничего не бывало. Теперь, когда мне пришлось подвергать его перкуссии и аускультации (выстукиванию и прослушиванию. – Ю.М.), я убедился, что все это свое, самородное; нельзя себе представить форм изящнее и конструкции более Аполлоново-Геркулесовской!». О физической силе Николая Павловича свидетельствует случай, рассказанный А.Х. Бенкендорфом. В октябре 1835 года недалеко от Тулы, испугавшись криков толпы, лошади понесли сани, в которых находился император: «…Государь, став на ноги в пошевнях, схватив вожжи, и своею атлетическою силою успел сдержать лошадей» (Выскочков Л.В., 2001).

Повезло государю и с придворными врачами. В 1829 г. император простудился и тогда ему впервые в качестве лейб-медика был рекомендован блестящий военный хирург, консультант Обуховской больницы Николай Федорович Арендт. Император быстро выздоровел, ему понравился четкий, деловой, немногословный врач. Арендт был утвержден в должности руководителя медицинской службы Императорского двора, в которой пробыл более 10 лет. В 1836 году царь совершал поездку по Пензенской губернии. Вблизи г. Чембара (ныне – г. Белинский), в час пополуночи 26 августа, в холмистой местности коляска на крутом повороте «раскатилась»… Кучер Колчин и камердинер Малышев, свалившись, лежали без чувств. Экипаж придавил грудь государя. Бенкендорф с усилием освободил Николая от коляски, «откидной верх которой был поднят, что спасло нам жизнь». «Плечо треснуло», – сказал государь, еле выбравшись. Он почувствовал себя дурно, но отошел после данного Бенкендорфом хереса (Тарасов Б.Н., 2000). Сопровождал его Н.Ф. Арендт. В ту же ночь был доставлен «аппарат для вытяжения». Отломки левой ключицы были правильно сопоставлены и закреплены. Четыре недели Н.Ф. Арендт оставался на месте при потерпевшем аварию. Перелом хорошо сросся (Письмо графа Чернышева к князю Паскевичу с приложением донесения лейб-медика Н.Ф. Арендта – РГИА, ф. 1018, оп. 8, д. 307). Все сказанное дает основание утверждать, что Н.Ф. Арендт не потому сделался известным, что был лейб-медиком, а стал последним благодаря своей компетентности и человеческим качествам. Блестящая карьера не вскружила Арендту голову. Должность лейб-медика не превратила его в типичного чиновника, хотя он стал придворным и имел чин тайного советника.

Лишь с возрастом, усугубляемым гигантской государственной нагрузкой, которую ежедневно нес Николай, здоровье императора стало давать знать о себе. Частым недомоганием, беспокоившим государя, была головная боль. Вот как вспоминала об этом Великая княгиня Ольга Николаевна (1963): «Когда Папа страдал головной болью, в кабинете ставилась походная кровать, все шторы опускались, и он ложился, прикрытый только своей шинелью. Никто не смел тогда войти, покуда он не позволит. Это длилось обычно двенадцать часов подряд. Когда он вновь появлялся, только по бледности видно было, как он страдал, так как жаловаться было не в его характере…». Как отметила королева Виктория после визита Николая Павловича в Англию в 1844 году, он страдал приливами крови к голове, связанными, как можно предположить, с перепадами кровяного давления (Татищев С.С., 1889). Возможно, это было проявлением вегетососудистой дистонии (нарушением нервной регуляции сосудистой стенки). Многие наблюдавшие императора в минуты усталости или тревоги отмечали его бледное лицо. В связи с расстройствами вестибулярного аппарата он плохо переносил медленную езду по ухабистым дорогам, тогда у него начинались головокружения, а иногда и рвота. Спутник и друг Николая Павловича граф В.Ф. Адлерберг в письме к И.И. Дибичу от 8 октября 1828 года свидетельствовал: «Государь император много страдал от морской болезни, и из всех сопровождавших Его Величество особ не было никого здорового» (Выскочков Л.В., 2001).

Со второй половины 1840-х годов императора все чаще стали беспокоить лихорадочные состояния, подобные описанному М.А. Корфом (2003): «В марте 1845 года император часто жаловался на свое здоровье. Он страдал сильными приливами крови, головокружением и колотьем в боку. Постепенно из соединения этих припадков образовалось нечто вроде горячки, и мы только пиявкам и другим энергическим средствам обязаны были спасением его жизни. Император Николай в шутку называл пиявок – сенатскими секретарями. Если он говорил: “Привесить мне полдюжины сенатских секретарей”, – то камердинеры сейчас его понимали. Мандт, уволенный в заграничный отпуск, собирался уже ехать; но как государь к нему одному имел полное доверие, то он должен был отложить свой отъезд. Рассмотрение дел, восходящих к Высочайшему лицу, было передано наследнику цесаревичу. К концу месяца государь стал поправляться, и лейб-медик Рейнгольд, участвовавший в лечении, утверждал, что вынесенная болезнь может быть благодетельна для его здоровья, если не последует какой-нибудь неосторожности или не будет внешних причин раздражения, в его положении и при его характере часто неизбежных. 25 марта он впервые несколько раз прошелся по Дворцовому бульвару».

С 1847 года в документах медиков и воспоминаниях современников появились скупые сведения о «болезненности и опухании» суставов, о головокружениях и «приливах крови». В январе 1849 года на маскараде в Большом театре он снова простудился. Об этой простуде, со слов врача Ф.Я. Кареля, сохранилась информация в дневнике М.А. Корфа (1900): «Простуда сопровождалась обыкновенными его болями в правой половине головы и частою рвотою. Со всем тем во всю болезнь, продолжавшуюся дней пять, Карель, несмотря на жестокие страдания больного, никак не мог уговорить его лечь в постель. Лишенный возможности чем-нибудь заниматься, государь позволял себе ложиться только на диван, в шинели, всегда заменявшей ему халат, и в сапогах, которые вдобавок были еще со шпорами». Государь глубоко переживал смерть своих друзей и сподвижников – А.И. Голицына, М.М. Сперанского, А.Х. Бенкендорфа. Неожиданным и тяжелым ударом для здоровья Николая I, убежденного сторонника абсолютизма, стала французская революция 1848 года и последовавшие за ней бурные европейские события…

* * *

Николай I любил свою столицу – Петербург, и во многих отношениях наложил на город печать своего вкуса. Замечательнейшие постройки его времени носят следы личных указаний, которые он давал архитекторам и строителям. С его личностью сливался и общий характер Петербурга, превосходно подмеченный А.С. Пушкиным:

Люблю воинственную