Таким образом, мы простились с одним из тех анормальных существ – чаще женщин, чем мужчин, – которые в той или другой стране, по-видимому, появляются один или два раза в одно поколение и которые обыкновенно предаются напряженной жизненной деятельности ранее естественного срока. Они, по-видимому, служат для нас, обыкновенных смертных, предостережением – не относиться к ним сурово или пренебрежительно на том основании, что они выше нас и находятся вне нашей сферы: мы не можем уловить их. И так как они, между прочим, предназначены для того, чтобы преподать нам уроки, а мы не можем учиться, не стараясь понять, то мы по необходимости должны составить нечто вроде приговора о них, хотя с возможной сдержанностью и снисходительностью. И действительно, следует отметить одно обстоятельство, относящееся ко всему характеру этой необыкновенной личности.

Она была истинно гениальна, хотя некоторые из ее суждений относительно литературы и искусства кажутся эксцентричными. Но между тем как ее способности во всех направлениях развивались с крайней и преждевременной быстротой, великое качество, которое мы называем характером, росло медленно и отличалось незрелостью. Мы видим вокруг себя множество двенадцатилетних и даже более юных девочек, которые в этом главном отношении зрелее, чем была Мария Башкирцева в день ее смерти. Нужно отдать ей справедливость: она видела аномалии своей собственной натуры. Подымая глаза к небу, она восклицает:

Pourquoi dans ton oeuvre céleste

Tant d’élements si peu d’accord?

A перед этим она говорила: «Я не могу жить; я создана неправильно; во мне множество лишнего, и множества вещей мне недостает, и я обладаю неустойчивым характером».

Обладала ли она настоящей красотой – это вопрос. Она, сама часто обсуждает его и обыкновенно, хоть и не однообразно, решает его в утвердительном смысле. Она несомненно, обладала энергией, очарованием и внушительностью. Женственной она была во многих женских слабостях; но она не имела более утонченных прелестей, которые мы обозначаем эпитетом – «женственный». Она достаточно сознавала это. «О, если бы только я была мужчиной!» «Но смерть была бы еще лучше». Она делает и более категоричное заявление: «Я – женщина только по внешней оболочке». Волновавшие ее чувства были чудовищны по силе и деятельности, но ее привязанности не отличались особенною энергией. По поводу смерти домашнего врача, которого она любила, она спрашивает себя: «Неужели это в первый раз в жизни я проливала слезы не единственно из самолюбия или гнева?» Члены ее семейства были ее рабами: но так как они во всем были ниже ее, то она не чувствовала к ним симпатии и даже со своим больным дедом она обыкновенно вела войну на словах. Она не была с ним груба, но только обращалась с ним как с равным себе. По-видимому, величайшим ее недостатком было отсутствие чувства почтения.

Ее дарования были блистательны и всесторонни. В детстве она была чудом танцевального искусства и танцевала только для того, чтобы ее видели. Ее голос, не только по ее собственным словам, но и по отзыву других, был великолепен. Она усваивала языки с такою легкостью, что, по-видимому, не встречала в их изучении ни малейших трудностей. Она сама удивляется, найдя себя так хорошо говорящей по-итальянски. Древние языки она изучала, по-видимому, без помощи учителя; и она читает Гомера серьезно, так как ни одно новейшее сочинение, сенсационное или какое-нибудь другое, не производило на нее впечатления в большей степени, чем описание разрушения Трои. Страсть ее к чтению была ненасытна, способность работать – громадна. Все предметы становились пищей для ее ума; из-за политики она могла лишиться сна. После развития, которого она достигла к шестнадцатилетнему возрасту, ее дневник свидетельствует о ее способностях наблюдать и размышлять.

Искусство было ее преобладающей страстью. Она привязалась к нему и сохранила ему фанатическую верность до конца. Она имела верное представление о своем труде, как о таком труде, который достигает, стремясь к недостижимому. «Никогда не следует быть довольным самим собою», – говорит она в одном месте. При начале своих занятий она изумила своих учителей, которые даже спрашивали ее, действительно ли ей самой принадлежат ее работы, так как они не могли понять, каким образом начинающая может быть способна создать такие произведения. Однако же и здесь, как и в других так называемых accomplissements, которые могут быть выставлены напоказ, она любила свои работы ввиду дальнейшей окончательной их цели. На все эти вещи она смотрела со своей особенной точки зрения. Правда, она старалась – и притом усиленно – достигнуть в них совершенства, но совершенства ради славы, и притом не такой славы, которой она могла бы просто наслаждаться в неопределенном будущем, а славы осязательной, знаменитости, выражающейся в видимом и ощутительном поклонении, во взглядах толпы. Она с неутолимой жаждой добивалась того, чтобы на нее указывали пальцами и говорили: вот она!

Digito monstrari, et dicier Haec est.

Она торговала на рынке славы, но торговала только за наличные деньги.

И поэтому довольно существенно, что были некоторые странности и, может быть, даже несообразности в ее идеалах. Она питала глубокое восторженное удивление к Ватто и Грёзу, но критиковала и отвергала Рафаэля, хотя обожала его страну. Ее энтузиазм к прогрессу был безграничен, но ее целью была реальность, а не красота. Относительно ультрареализма ее как художницы есть одно маленькое, но знаменательное указание в одном из ее двух произведений, хранящихся в Люксембурге. Группа гамэнов разговаривают друг с другом возле строения, на белой стене которого нацарапано изображение виселицы. Вероятно, это казалось ей самой подходящей темой для первоначального опыта мальчишки. Если в корне всех ее стремлений была какая-нибудь идея, то это была идея властвования. Этим усиленным реализмом были проникнуты также ее литературные вкусы и, может быть, им объясняется ее восторженное поклонение Золя, хотя ей, по-видимому, были известны некоторые из наиболее исключительных произведений этого автора, доводящие реализм просто-напросто до грубости. С ее страстью к искусству могла бы соперничать, по крайней мере в известной степени, только ее любовь к явному поклонению. Вечер в театре, хотя она смеялась беспрестанно, был для нее потерянным вечером, потому что в этот вечер она не занималась и ее не видели. Относительно одного большого собрания, где она присутствовала, она говорит: «Я не произвела того эффекта, который намеревалась произвести».

Любовь, как и можно было ожидать, проходит по сцене в своих различных формах: вначале – в виде