тканей. В домах нет места не только картинам и зеркалам, но и «живоподобным» изображениям. «В то время как архитектура является искусством пространственным, изображение фигур пространственным искусством не является и неуместно среди архитектуры. Тела животного и человека созданы для движения. Архитектура не создана для движения, она сосредоточена на композиции форм и декоре. Следует использовать лишь царства минералов и растений – еще лучше все возможности свободной фантазии – не следует рассматривать тело животного или человека как часть декора». Следующая фраза поясняет суровое предписание Шеербарта: «Тот факт, что так поступали древние египтяне, не является основанием, чтобы делать так сегодня; мы уже не соотносим наших богов с телами животных и людей». Таким образом, речь идет об идейном, почти религиозном запрете на то, что писатель называет «подражанием».

Большой драматический театр в Берлине.

Архитектор Х. Пёльциг. Фотография. 1920-е годы

Пытаясь соединить мечту с реальностью, писатель выдвигает как наиболее практичный материал «железобетон с оболочкой из стеклянной мозаики». Это должно защитить стеклянные дома: «случаи, когда окна разбивают камнем, брошенным с улицы, теперь, пожалуй, не часты… Но я никогда не слыхал о камне, брошенном в стеклянную мозаику». Новая эстетика оправдывается еще и повышением пожарной безопасности, влекущим за собой снижение страховых взносов. Поскольку колонны в бетонном доме утратят значение главных опор, их стеклянные тела можно будет подсветить – «стеклянная архитектура приобретет почти невесомый вид с этими световыми колоннами». Далее Шеербарт высказывает идею, которую с энтузиазмом принял Таут: «Города и другие поселения всегда следует выделять башнями. Конечно же, нужно предпринимать всевозможные усилия, чтобы сообщить этим башням очарование в ночное время. По законам стеклянной архитектуры, стало быть, всякая башня станет башней света»24.

Фантазия на тему цветного стекла и света продолжается картинами обновленного мира. Вертикали обычной архитектуры будут заменены откосами и кривыми линиями стеклянных стен, электрический свет зальет крыши домов и сквозь них – ночные облака, причем зеркала позволят проецировать на небо «тысячи лучей всех мыслимых цветов». С воцарением цветных стеклянных стен «слово “окно” исчезнет из словарей», а тот, кто захочет посмотреть на природу, выйдет на балкон либо лоджию. Шеербарт мечтает осветить горы. Признавая, что с Гималаями это вряд ли удастся, он взамен предлагает выделить лучами прожекторов горы возле Лугано: за освещение заплатят владельцы новых, стеклянных гостиниц. Это будет способствовать и развитию аэронавтики, а небесные маяки можно совместить с башнями, дающими необыкновенное освещение паркам при помощи прожекторов и «калейдоскопической» игры цветных поверхностей. Резкость электрического света можно смягчить и сделать «призрачной» при помощи стеклянных преград, и это примирит с новой обстановкой большинство современников25.

В мир новых световых эффектов внесут свой вклад мчащиеся автомобили, катера, поезда и трамваи. Природа буквально «явится в новом свете», из воды на железобетонных фундаментах встанут новые стеклянные стены с цветными отражениями, так что «новая Венеция, созданная в этом стиле, затмит прежнюю». Хотя прежние фабрики нельзя сразу заменить стеклянными зданиями, можно пока облицевать кирпичные стены стеклом и глазурью и построить на крышах стеклянные садовые павильоны. Из стекла естественно было бы строить храмы – ведь «вся стеклянная архитектура происходит от готического собора». Вспоминая свои прежние саркастические выпады в сторону нынешней «милитаристской» цивилизации с ее управляемыми «воздушными торпедами», Шеербарт убеждает читателя, что стеклянные дома гораздо лучше перенесут войну и бомбардировку, нежели кирпичные. Если башня поддерживается более чем четырьмя опорами, они будут лишь погнуты и всего несколько панелей разрушены. Парламент, построенный из стекла, невозможно полностью разрушить динамитом26.

Изменение лика планеты будет величественным и заметным даже из космоса: «На Венере и Марсе станут смотреть с удивлением и не узнавать поверхность Земли». Человечество приучится жить «больше ночью, чем днем», у людей разовьется способность ощущать невидимые ныне инфракрасные и ультрафиолетовые лучи, и все это благодаря стеклянной архитектуре. Люди будущего захотят путешествовать специально для того, чтобы познакомиться с необычными видами стекла и изделиями из него. Так возникнет новая «культура стекла»27.

Шеербарт, предлагая создать образцы новой стеклянной архитектуры, упоминает и «Стеклянный дом» – павильон стекольной промышленности, построенный Таутом на выставке немецких профсоюзов (Веркбунд)28 в Кёльне в том же 1914 году. Архитектору посвящен трактат Шеербарта, а «Стеклянный дом» стал первой реализацией идей писателя. В нем были черты храма и световой башни, на стенах верхнего зала висели озорные лозунги в поддержку идей Шеербарта: «Das bunte Glas / Zerstört den Haß» («Стекло цветное ведет к покою»), «Das Glas bringt uns die neue Zeit; / Backsteinkultur tut uns nur leid» («Стекло нас к новой эпохе ведет, культура кирпичная лишь скорби несет»)29. Однако главной целью Таута была не «культура стекла», а связанные с ней визионерские переживания. Он писал о своем стеклянном интерьере: «Путь вниз по каскаду приводит взгляд к сиреневой расчерченной нише с экраном, на который проецируются ритмически сменяющиеся калейдоскопические образы. Красота этих образов напоминает зрителям об их детстве. До сих пор то, что глаз видит в калейдоскопе, не удавалось показать на экране, потому что, как правило, отраженные части изображения остаются затемненными из-за темноты трубки, в которой они возникают. Здесь столь яркие калейдоскопические образы показаны в первый раз»30.

Завораживающая игра цветного света, журчание окрашенной воды, сияние высокого купола были для архитектора средством для вовлечения зрителей в новую среду через сильные переживания. «В конечном итоге каждое искусство ваяет человека. Архитектура – наиболее мощное и очевидное из них», – писал в 1913 году в статье о Бруно Тауте критик Адольф Бене, автор термина «архитектура экспрессионизма»31. Подобно многим проповедникам новых идей, Таут обращается к детям: «И мы превратим детей в наших главных архитекторов при помощи реальных игр (например, моя стеклянная конструкция составлена из цветных, практически несокрушимых стеклянных кубов). Эти архитекторы видят чувствами, и когда они станут взрослыми, то будут строить с нами и благодаря нам, даже когда “мы” умрем»32.

В эти предвоенные годы у Бруно Таута формируется экстатическое отношение к стеклу. Он пропагандирует его как высший вид архитектурной субстанции, из которой будет создан сияющий мир будущего. В статье о «Стеклянном доме», написанной в 1921 году, архитектор утверждал: «С точки зрения пространственной перспективы архитектура либо здание есть не что иное, как посредник света. Стекло само по себе есть свет, а деревянная и каменная архитектура всегда лишь пытаются дать путь свету, так что “стеклянная архитектура” – не более и не менее чем последнее звено в цепи здания. История стеклянной архитектуры является посему историей всей архитектуры»