света, в итоговом развоплощении архитектуры и ее превращении в образ глубокого синего космоса.

В 1920 году издана еще одна рисованная книга Бруно Таута, имеющая длинное название в духе народных романов и лубков: «Растворение городов, или Земля – доброе жилище, или также: Путь к Альпийской архитектуре, в 30 рисунках Бруно Таута. Это, естественно, лишь утопия и малое развлечение, однако с “доказательством”, данным в литературном приложении. А благосклоннейший зритель найдет сходство, или же (пусть и слишком поспешную) притчу о 3-м тысячелетии по Рождеству Христову. (Хотя было бы в любом случае правильно подготовиться к перерождению тому, кто к переходу еще не готов)»49.

Этот архитектурный лубок представляет собой серию красивых планов и эффектных конструкций будущих городов-садов, наполненных стеклянными зданиями. Прежнему городу посвящен только первый лист: вдали изображено падение мрачных многоэтажных зданий, которые напоминают руины «города грез» в романе Кубина. Ближе к зрителю – благоустроенный пейзаж с сетью вьющихся дорог и небольшими селениями. Надписи среди домов тоже мрачны: «Пусть все они падут, презренные постройки!», «Каменные дома порождают каменные сердца». На пейзажной части рисунка помещены слова: «Да процветает впредь наша Земля».

Второй лист начинает сюиту городов-цветов. Поселение уподоблено цветку с пятью большими и пятью малыми лепестками, вместо тычинок и пестиков – большие стеклянные постройки. Это стилизованные формы круглого города-сада из книги Ховарда. В центре каждого из больших лепестков – круглый сад с высокими деревьями, а подъездная дорога уподоблена стебельку. Таут поясняет проект «Рабочей общины»: «юо домов – 500–600 человек. Все работают в садах или мастерских. Единство в разнообразии. Работа здесь – радость». Схожие «цветочные» очертания имеют «Сельскохозяйственная община», где 2000 моргенов (1400 га) приходятся на 50 семей, и «Необходимая централизованная промышленность. Верфи, металлургические заводы, шахты и т. п.» (листы 3 и 4). Следующий рисунок озаглавлен «Транспорт». Сеть автомобильных дорог и каналов равномерно покрывает «цветущую землю», а рядом помещены футурологические комментарии: «Железные дороги мертвы. Скоростные линии? Но город тоже мертв. Путешествия? Но жизнь уже рассредоточена». Однако аэропланы остаются: они нужны для «дальних перелетов с целью обмена местными товарами, для собраний у звезд». Далее следует цветная литография «Из области оранжерейного садовода». На круглом поле, напоминающем остров либо земной шар, извиваются стеклянные галереи, видны фонтаны и водоемы. Пояснения носят декларативный характер: «Над жилым домом – дом орхидей, с водным резервуаром и поворотным солнечным освещением»; «Все плоды мира будут расти здесь. И «практичная» стеклянная архитектура станет более чем практичной»; «И здесь – никакой централизации, наоборот, максимальное рассредоточение по всей земле».

Таут показывает образцы жилищ и храмов будущего «рассредоточенного» мира. Среди них многоугольный, подобный кристаллу дом (лист 7), Народный дом в форме ажурного амфитеатра, пересекаемого каналом (12), «дом ученого на берегу озера» в виде ствола с нагромождением круглых комнат и лабораторий (13), «святилище сияния» с языками пламени из рубинового стекла (15), кристаллические дома среди гор, «дом мудреца» (17), соответствующий идеям Шеербарта: «Стены из стеклянных блоков. Отделка комнат цветной майоликой. Космические орнаменты. Крыша – золото, медь и много серебра». Планы зданий и поселений сочетают в себе две символические идеи – цветок и звезда. Один из проектов, храм на озере с поднимающимися вверх на нитях звенящими фигурами (25), дает промежуточный вариант формы – снежинки.

Фантасмагорическое плавучее жилище архитектор называет «большим цветком» (17). Громадное многолепестковое сооружение снабжено зеркалами и линзами для концентрации солнечной энергии, а сбоку возвышается толстая стеклянная башня с закругленным верхом. Этот экологический дом с тычинками и пестиком заключает в себе еще и эротический смысл: «Древняя мудрость вечно жива. Полная откровенность в делах пола. Преодоление страстей через их осуществление. – Фаллос и лоно – вечно священный символ, а непристойности не бывает без утайки и замалчивания… Наслаждение есть лишь радость». Кристаллический храм в озере, который Таут называет «Большой звездой» (16, 18), также похож на громадный, полный чувственности нераспустившийся цветок. Внутри его высокого купола – цветок, раскинувший свои лепестки в звуках органа и свечении стекла. Таут замечает: «Для прибывающего авиатора дом сияет в ночи словно звезда».

В финальных рисунках тема созвездий и космоса становится главной. «Карусель, космическо-комическое воздушное развлечение» (20), в виде шара, вращающегося на оси, иллюстрирует рассказ Пауля Шеербарта50. Проект храма с изогнутыми щупальцами-лучами дополнен надписью: «Любовь ко звездам позволяет возникнуть чудесным образцам построенных звезд» (27). Вид ночной земли сверху, с цепью светящихся храмовых и жилых «звезд» изображен на листе 21, причем в центре – красная пятиконечная звезда. В следующей ночной сцене неясно, видим мы небо или землю: «Звезды земли сияющих храмов приветствуют звезды». На уже упоминавшейся цветной литографии «звезды» и «цветы» земли соединяются с планетами и звездами космоса и украшены словами «Свят! Свят! Свят!».

Последний рисунок дает формулу нового архитектурного космоса, напоминающую композиции из основных визуальных элементов у Кандинского и Малевича (30). На фоне центральной спирали вращаются планета с языками пламени, цветок и кристаллическая звезда. Надписи вновь призывают к воплощению мечты: «Может ли это быть знамением СЧАСТЬЯ? Все – мы – можем его испытать – и ПОСТРОИТЬ». «Утопия? – спрашивает архитектор и отвечает: – Это то, что “неверно” и “нереально”, что блуждает по трясине иллюзий и унылых привычек. Не таково значение наших стремлений, истинного сегодняшнего мира, покоящегося на твердой скале веры и знания!»

К альбому рисунков приложено огромное собрание цитат о социальном будущем. Среди авторов – гигиенисты и теоретики городского хозяйства, Гёльдерлин, Новалис, Шеербарт, Кропоткин, Ницше, Толстой, Энгельс, Ленин и даже пророк Наум. Завершается последняя из четырех книжных фантазий Таута стихотворением Уитмена «Пионеры»: «Возвеличьте и мать-госпожу // Вознесите ее высоко, превыше других надзвездных // (склоните здесь ваши головы) // Вознесите ее вооруженную, воинственную, гордую и бесстрастную…»51

Круг идей, которые должны были воспламенить творческую фантазию образами Шеербарта, реальными и будущими городами-садами, социалистической риторикой и свето-музыкальными мистериями, Таут вложил и в переписку с молодыми немецкими архитекторами. Этот дружеский круг существовал в первые годы Веймарской республики. Его объединяли письма об архитектуре, которые пересылались по кругу, от одного к другому, получая дополнения и замечания к первоначальному тексту. «Стеклянные» образы писем дали название этой группе – “Gläserne Kette”, «Стеклянная цепь»52. В нее входили будущие создатели архитектуры авангарда, как рационального (Вальтер Гропиус, получивший в переписке псевдоним «Линейка»), так и экспрессивного направления (Герман Финстерлин – «Промет(ей)», Василий Лукхардт – «Зубцы», Венцель Хаблик, Ханс Шарун). Обсуждение шло горячо и имело огромное влияние на участников группы. Таут,