Шрифт:
Закладка:
Теперь я попрошу тебя поискать литографии Домье для мастерской и японские гравюры, но это вовсе не к спеху и только в том случае, если ты найдешь двойные экземпляры.
А также Делакруа, обычные литографии современных художников.
Это совершенно не к спеху, но у меня есть своя идея. Я хочу действительно сделать из этого дом художника, но не вычурный – напротив, никакой вычурности, – и при этом все, от стула до стола, будет со своим характером.
Поэтому я купил 2 кровати, какие делают здесь, – большие двуспальные кровати вместо железных. От этого все выглядит прочным, долговечным, спокойным, а если потребуется больше постельного белья – пусть, главное, чтобы все было со своим характером.
Хорошо, что у меня есть преданная домашняя работница, иначе я не решился бы на такую затею – жить в своем доме. Она довольно стара, со множеством всяких детей, и благодаря ей мои плитки всегда остаются красными и чистыми.
Не знаю, как выразить радость от того, что мне выпала большая серьезная работа. Я надеюсь как следует украсить дом.
Как я уже говорил, свою кровать я распишу, всего будет три сюжета. Возможно, обнаженная женщина, я еще не решил, возможно, колыбель с младенцем; пока не знаю, но не стану спешить.
Отныне я не колеблясь остаюсь здесь, так как идеи для работы приходят в изобилии. Я рассчитываю каждый месяц покупать что-нибудь для дома. Если запастись терпением, дом приобретет кое-какую ценность за счет мебели и убранства.
Должен предупредить тебя, что вскоре мне понадобится заказать много красок на осень, которая, думаю, будет просто поразительной. Хорошенько поразмыслив, посылаю тебе заказ.
Картиной с ночным кафе я попытался сказать, что это кафе – место, где можно погубить себя, сойти с ума, совершить преступление. Наконец я пробовал контрасты нежно-розового, кроваво-красного и винно-красного. Нежно-зеленый Людовика XV и поль-веронез контрастируют с желто-зелеными и жесткими сине-зелеными.
Все это – в бледно-сернистой атмосфере адского пекла.
Чтобы выразить могущество темных углов кабака.
И однако, все это с видимостью японской веселости и добродушия Тартарена.
Что сказал бы об этой картине господин Терстех, он, который произнес перед полотном Сислея – Сислея, самого скромного и нежного из импрессионистов: «Не могу не думать о том, что написавший это был в легком подпитии». Стоя перед моей картиной, он сказал бы, что это – полный delirium tremens[249].
Я совершенно не возражаю против того, о чем ты говоришь, – выставляться время от времени в «Revue indépendante», – если только не стану помехой для тех, кто обычно выставляется там[250].
Но тогда следует сказать им, что я предпочел бы сделать вторую выставку своих работ после этой первой, где, собственно, будут этюды.
А в следующем году я дам им на выставку картины, украшающие дом, когда все они будут собраны вместе. Я не настаиваю, это лишь для того, чтобы этюды не путались с композициями и чтобы заявить заранее: на первой выставке будут только этюды.
Ведь считаться сколь-нибудь продуманными картинами могут только сеятель и ночное кафе.
Сейчас, когда я пишу тебе, в кафе как раз входит небольшого роста крестьянин, до карикатурности напоминающий нашего отца.
Сходство все-таки поразительное: срезанный профиль, усталость и, главное, неопределенно очерченный рот. До сих пор жалею, что не смог его написать.
Прилагаю к письму заказ на краски, не слишком спешный. Просто я полон замыслов, а осень обещает так много великолепных мотивов, что я совершенно не знаю, не примусь ли я за 5 или 10 полотен.
Будет так же, как весной с цветущими садами, – мотивы без счета. Если ты закажешь у папаши Танги самую грубую краску, он, вероятно, изготовит ее как надо.
Тонко тертые краски выходят у него заметно хуже, особенно синие.
Готовя следующую посылку, я надеюсь немного выиграть в качестве.
Я стал писать сравнительно меньше картин и возвращаюсь [к работе над ними (?)] дольше. Я выделил на неделю 50 франков, на меблировку ушло уже 250. Все же я надеюсь возместить их, продолжая в этом духе. С сегодняшнего дня ты можешь говорить себе, что у тебя есть своего рода деревенский дом – к сожалению, далековато. Но если устроить постоянную выставку в Марселе, он перестанет быть таким уж далеким. Посмотрим через год. Жму руку и
всегда твой Винсент678. Br. 1990: 681, CL: W7. Виллемине Ван Гог. Арль, воскресенье, 9 сентября, и около пятницы, 14 сентября 1888
Дорогая сестра,
мне было очень приятно получить твое письмо, и сегодня у меня есть время, чтобы спокойно ответить тебе. Итак, твоя поездка в Париж удалась, я хотел бы, чтобы ты приехала и в следующем году. Прямо сейчас я обставляю мебелью мастерскую, чтобы всегда можно было поселить там кого-нибудь. Наверху есть 2 комнатки, выходящие в прелестный общественный сад, утром оттуда можно наблюдать за восходом солнца. Одну из этих комнаток я приготовлю для друга, другую – для себя.
Хочу поставить там только соломенные стулья, стол и кровать из дешевого дерева. Стены выбелены мелом, пол – из красных плиток. Но я хочу роскошно украсить ее портретами и живописными этюдами фигур, которые буду постепенно выполнять. Для начала у меня есть портрет молодого бельгийца-импрессиониста, я сделал его немного поэтом, красивая, выразительная голова выделяется на фоне ночного темно-ультрамаринового неба, где сверкают звезды.
Теперь другая комната. Хочу сделать ее почти элегантной: ореховая кровать с синим покрывалом.
Остальное – туалетный столик и комод – также из матового ореха. В этой совсем крошечной комнатке я хочу на японский манер повесить не меньше 6 очень больших картин, особенно громадные букеты подсолнухов. Как ты знаешь, японцы инстинктивно стремятся к контрастам, едят засахаренный перец, соленые сласти, жареное мороженое и замороженные жареные блюда. В просторной комнате, по этой же системе вероятно, придется повесить очень маленькие картины, но для крошечной комнатки нужно много больших.
Надеюсь, когда-нибудь я смогу показать тебе прекрасные здешние края.
Я только что закончил картину – интерьер ночного кафе, освещенный лампами. В углу спят несчастные ночные бродяги. Зал выкрашен красным, под газовым рожком – зеленый бильярд, отбрасывающий громадную тень на пол. На этой картине есть 6–7 различных оттенков красного, от кроваво-красного до нежно-розового, контрастирующих с таким же количеством оттенков зеленого, бледных и насыщенных.
Сегодня я послал Тео рисунок с нее, напоминающий японскую гравюру.
Тео пишет, что он дал тебе несколько японских гравюр. Это, бесспорно, самый удобный способ понять, какой становится сейчас живопись: красочной и светлой.
Ну а мне здесь не нужны японские гравюры – я все время повторяю себе: «Здесь я как в Японии». А потому мне нужно лишь открыть глаза и писать то, что я вижу перед собой и чем впечатлен.
Видела ли у нас крошечную японскую маску женщины, улыбающейся, толстой? Удивительное выражение у этой маски.
Ты подумала о том, чтобы забрать одну из моих картин? Надеюсь, да, и мне очень любопытно, какую ты выбрала. Я решил, что ты выберешь белые хижины под синим небом, среди зелени, которые я написал в Сент-Мари, на берегу Средиземного моря.
Надо бы мне вернуться в Сент-Мари, теперь, когда на пляже есть народ. Но я должен столько всего сделать здесь!
Сейчас мне решительно хочется писать звездное небо. Иногда мне кажется, что краски ночи еще богаче, чем у дня: самые что ни на есть насыщенные фиолетовые, белые и зеленые оттенки.
Если ты присмотришься, то увидишь, что некоторые звезды лимонные, другие светят розовым, зеленым, незабудково-голубым. Не буду распространяться дальше, но ясно, что написать звездное небо – вовсе не значит поставить белые точки на черно-синем фоне.
Мой дом здесь выкрашен снаружи желтой краской, цвета свежего масла, ставни – в ярко-зеленый; он стоит в солнечном месте, на площади, где разбит зеленый сад с платанами, олеандрами, акациями. Внутри он весь выбелен мелом, пол – из красных кирпичей. А сверху – ярко-синее небо. В нем я могу жить, и дышать, и размышлять, и писать картины. Кажется, я заберусь еще дальше на юг, вместо того чтобы возвращаться на север: мне очень нужна сильная жара для нормального
