- Считай свечи... считай свечи... - суровый баритон звучал подобно мантре незапамятных дней.

Когда Кимико снова остановилась, Родион расстегнул рюкзак. Сделал вид, что обмывает лицо, и принялся искать свёрток. Подозрения оправдались: ладан лежал в отсеке, в котором он никогда его не хранил. И сложен был совсем по-другому. «Я ни в жизни бы не завернул столь ценную реликвию так небрежно». Пока японка настукивала ногтями по экрану планшета, Родион подсчитал свечки. «Шесть свечей. А было девять. Три на Антона. И как минимум по одной на дорогу до Одессы и обратно. Не сходится. Неужели обман?» Взвалив рюкзак, Родион поднялся... и заметил вдали выглядывающую из-за стога сена фигуру. Смоляной силуэт помахал ему, а после разлетелся дымкой тлеющих мотыльков. В сердце кольнуло, и Родион вспомнил...

Вспомнил не всё, но того, что он вспомнил, было более чем достаточно.

Ближе к полудню на смену полям пришли степи. Копны пожухлой травы чередовались с песчаными пустошами, пустоши чередовались с крючковатыми зарослями кустов. В небе дрейфовало одинокое, похожее на кокон, облако. Вдали показался квадратный силуэт: на крыше крохотной постройки стоял человек.

- Заправка! - обрадовалась Кимико. - Мы нашли Давида, отец Родион! Нашли!

- Рад слышать, дитя, - равнодушно изрёк архимандрит.

Укрывшись от зноя в комнате отдыха, путники обменивались новостями два с лишним часа. Мариус рассказал Кимико про истлевшие останки и самокремацию Люды, японка поведала Давиду историю о полыхающих туманах Одессы, о роботах у кратера и паутине. Монах не проронил ни слова: казалось бы, такая же байка для Мариуса должна была поселить в нём сомнения, но Родиону все эти интриги были уже совершенно безразличны. Уставший от лжи и предательств, ему оставалось разве что ждать.

- Выходит, нашему горе-отряду самоубийц суждено посетить «Дронариум»? - с усмешкой спросил Давид.

- Пожалуй, да, - ответила Кимико.

Закурив, Мариус перевёл суровый взор на монаха:

- Ну а ты что скажешь, святой мандариний?

- Кимико права: иного выхода нет. Бойченко - ключ, и нам должно следовать за ним.

- А как насчёт «провести обрядик»? Призовёшь своего светляка; спросим у него, что да как.

- Боюсь, что Квазар больше не вернётся. Ответы даны. Остался последний шаг.

- Лады, тебе виднее.

Стемнело. Последняя трапеза троицы прошла в атмосфере заупокойной тишины. Каждый из них размышлял о чём-то своём; каждый по-своему готовился к уходу из этого негостеприимного измерения. Кимико тайком от всех пристегнула к вороту байки чехол с планшетом: решение Тихони и Задиры насчёт Гоголона было единогласным. Разбодяжив спирт, Мариус сделал несколько глотков. Поморщил нос и закашлялся. Затянулся последним косячком. Заметив кислую мину Родиона, что расставлял вокруг них все шесть оставшихся свечей, Мариус протянул самокрутку ему:

- Может, пыхнешь для смелости?

- Спасибо, обойдусь.

- А подбухнуть на посошок?.. - Мариус воинственно встряхнул бутылку. - Сдаётся, выпивку мы увидим ох как нескоро.

- Возможно, мы не увидим её никогда. Тем не менее, я предпочту уйти с ясным, незамутнённым умом.

- Как знаешь, старче. Как знаешь.

- Начинаем, - объявила Кимико.

Обменявшись напутствиями, путники раскрыли рты и вставили в них дула пистолетов. Время замедлило бег. В лучах тлеющего ладана парили пылинки. Пылинки-звёздочки. Пылинки-снежинки. Пылинки-привидения. Давид стиснул в кулаке именную отцовскую зажигалку. Крепко-накрепко прижал её к груди: в его рубахе не было внутреннего кармана, но он хотел, чтобы эта памятная безделушка отправилась в «Дронариум» с ним. Больше ему и взять-то было нечего. Сердце стучало в висках боем церемониального барабана. Заметив его волнение, Кимико сняла пистолет с предохранителя. Родион решительно взвёл курок револьвера.

«Три дня назад я мотал срок и рубился в покер, а теперь... - Мариус передвинул флажок Макарова на режим огня. - Теперь я дырявлю себе череп, потому что это единственный способ выжить. Рассказать бродяге Коджо - он бы меня на смех поднял... Кстати, может, Коджо теперь тоже там?» Воспоминания о сокамернике придали уверенности.

Взглянув на Кимико, Давид кивнул.

Бах! - первой застрелилась японка. Хрупкое тело вздрогнуло, на стену брызнул кисель из крови и мозгов. В комнате запахло порохом и смертью. Уверенность Мариуса накрылась медным тазом; он даже не успел зажмуриться. Труп завалился на бок. «Надо было стрелять первым. Давай, трус! Ежели сестрички решились, значит, дело верняк! - Давид зажмурился, буквально вдавливая ствол в нёбо. - Давай, усатое ссыкло! Жми на курок! Жизнь продолжится! Ты мочил других, так и себя прикончи! Жми! Жми, сукин сын! Жми!!!»

Бах! - громыхнул второй выстрел. Плечо Давида пронзила острая боль; она прошлась по нервам обжигающей волной, тут же расслабив все мышцы. Правая рука обмякла. Пистолет упал на пол и залетел под кровать. Скрючившись, Мариус задышал быстро, злобно, тяжело - он не мог понять, что происходит; то ли от неожиданности, то ли от того, что по венам циркулировал чистейший адреналин. И только подняв голову, он сквозь слёзы заметил направленное в него дуло револьвера - увиденное расставило всё по местам.

- Ты-ы-ы?.. Мандарин, какого хуя?! - Давид покосился на дырку в плече, словно это плечо принадлежало не ему; рубаху пропитала горячая кровь. - А-а-а, бля-я-ять... За что?! Да я!.. я тебе сейчас кадык выгрызу, ты, падаль!

Встав с колен, Родион попятился к рюкзаку. Взирающее на Мариуса дуло покачивалось, но каменная физиономия монаха указывала на то, что выстрелить снова его не затруднит.

- Прости меня, Давид. Шанс только один. Действовать нужно было наверняка.

- Чего?.. Какой ещё шанс, ты, плешивая скотина?!

- Шанс поговорить наедине, - монах достал из бокового кармана бинт и бросил его к ногам Давида. - Я всё объясню, но сперва перевяжи себя. И не вздумай глупить, в барабане ещё пять пуль. Попробуешь напасть, не дослушав - я колебаться не стану.

- Ну и кр-р-рыса же ты!.. - прорычал Давид, отгрызая край бинтовой упаковки. Вытянув шею, он заглянул за спину: пуля прошла на вылет. Повезло. Впрочем, какая разница? Он ведь намылился в «Дронариум». Вот только позволит ли Родион ему самоубиться? «Чего этот чеканутый придурок удумал?.. И принимают ли святейшие покои нашпигованных револьверным калибром .44?» Мариус пополз к бутылке с разбавленной спиртягой - Родион не стал делать замечаний и терпеливо ждал.

Наложив повязку, Давид затянул узел зубами. Кровотечение остановилось, но режущая боль становилась только сильнее; ещё немного, и она начнёт выталкивать зубы из дёсен.

- Я всё! Теперь объясняйся, мудила.

- Кимико лгала нам,