– Теперь вы можете понять, что счастье, поселившееся в особняке на улице Риволи, переполняет всех его обитателей.

– Стоит вам только мигнуть, и этому счастью будет положен конец.

– Знаете ли, дорогой барон, – сказала Леона, играя золотой цепочкой своей лорнетки, – какой я задумала план? Хочу заманить Маргариту в Ангулем.

– Не думаю, чтобы это было легко осуществить.

– Даже если принц Вольдемар окажется здесь?

– Князь не допустит этого.

– Маргарита придет сюда, если ей втайне передадут от имени принца, что он желает ее видеть; я знаю женское сердце.

– Не сомневаюсь в ваших знаниях, графиня, но сомневаюсь в успехе, так как принца здесь нет, да он бы и не пришел в Ангулемский дворец.

– С помощью хитрости можно заставить поверить чему угодно. Удивляюсь вашему неверию, барон, от вас я такого не ожидала.

– Опыт сделал меня в последнее время недоверчивым, графиня! Князь охраняет свою дочь, и она не явится на ваше или мое приглашение, даже если бы принц Вольдемар оказался здесь.

– Было бы очень глупо, если бы мы назвали себя, барон! Но если удастся хитростью завлечь сюда принца и заставить его вызвать Маргариту, я твердо уверена, что она явится несмотря ни на что, потому что страстно любит принца.

– Можно попробовать, графиня, – сказал Шлеве, вставая, – но тогда мой план никуда не годится.

– О, я вижу, вы недовольны, барон! Я вовсе этого не хотела. Ваш план, без сомнения, лучше?

– Если не лучше, графиня, то, по крайней мере, не хуже. Если вам угодно, через три дня в особняке на улице Риволи будет покойник.

– Покойник? Так ли я вас поняла?

– Это слова Фукса.

– Заключенного в Ла-Рокет?

– Который нас не выдал на суде, – прибавил Шлеве тихим, но выразительным голосом.

– И вы доверяете этому человеку?

– Вполне, графиня!

– Но ведь он уже приговорен?

– Приговорен, но не казнен пока.

– Если я не ошибаюсь, казнь его назначена на завтра?

– Совершенно верно, но она не состоится.

– Вы просто колдун! Расскажите мне все.

– Я все сказал, графиня. Казни не будет, если вы того захотите.

– Так моя власть выше императорской? – спросила Леона не без гордости.

– В этом нет ничего удивительного, графиня. Я думаю, вам лучше известно ваше могущество, распространившееся по всей стране. Мои жалкие слова не могут описать его!

– Да, вы правы; однако, вернемся к делу. Ваш план заинтересовал меня; что я могу сделать для заключенного в Ла-Рокет?

– Он будет спасен, графиня, если вы позволите господину д'Эпервье полюбоваться вами сегодня вечером, когда вы будете давать наставления мраморным дамам.

– Однако, дерзкое желание у начальника тюрьмы; я занята репетицией «Купающейся Сусанны»; господин д'Эпервье сможет увидеть эту картину, когда будет дано представление в моем театре.

– Он предпочел бы видеть в этой картине прекраснейшую из женщин.

– Каковы будут последствия, если я соглашусь?

– Заключенный в Ла-Рокет выйдет на свободу, а спустя три дня будет покойник в…

– Довольно! – перебила Леона с сияющим лицом. – Ну, а если этот Фукс не сдержит своего слова?

– Тогда через четыре дня он будет опять в тюрьме.

– Я вижу, у вас все продумано.

– Все продумано, и я на все готов, графиня, но последнее слово за вами; иногда ваши мысли и желания кажутся мне непостижимыми.

– Хорошо, господин д'Эпервье может прийти, но я не хочу его видеть.

– Благодарю вас за ваше согласие, графиня! Ваше пожелание для меня равносильно приказу.

Барон встал, лицо его выражало полнейшее удовлетворение.

– Но я думаю, – сказала с усмешкой графиня, – что вы уже опоздали с моим ответом; спешите, часы бьют десять, через несколько минут я отправлюсь в зимний сад, а к полуночи репетиция будет закончена.

– Я знаю это, графиня. Господин д'Эпервье в эту минуту уже направляется в карете к вам во дворец, а заключенный Ла-Рокет готовится выйти из тюрьмы, – произнес Шлеве с самодовольным видом.

– Не хотите ли вы сказать также, что в особняке на улице Риволи готовятся читать предсмертную молитву? Вы меня положительно удивляете, барон.

– А мне остается только благодарить вас за то, что вы одобрили мой план.

– Он хорош, как мне кажется.

– Будем надеяться… По моим расчетам, он должен удасться. Честь имею кланяться вашей милости!

Леона усмехнулась с холодной иронией.

– Через три дня надеюсь услышать от вас доброе известие, – сказала она, делая ему на прощание знак рукой.

– Я поспешу сообщить вам результат, графиня; надеюсь, он вас вполне удовлетворит.

Барон учтиво поклонился владелице Ангулемского дворца и вышел из будуара.

Леона спустилась в мраморную купальню и оттуда направилась в теплый, ярко освещенный зимний сад, а Шлеве заторопился к выходу, чтобы встретить начальника тюрьмы.

Погода стала еще хуже, снег так и валил, поднялась метель, и барону не хотелось второй раз за день промокнуть. Поэтому он остался в вестибюле и оттуда смотрел в парк. Его не оставляло беспокойство – вдруг д'Эпервье изменил свое решение. Но вот послышался шум приближающегося экипажа, и Шлеве вздохнул с облегчением: здесь все в порядке, остальное зависит от Фукса.

Тем не менее беспокойство не оставляло его. Вдруг побег не удастся? Тогда новые упреки и новые опасности, угрожающие лично ему, барону Шлеве.

Через несколько часов он все узнает: Фукс обещал после побега, тщательно закутавшись в плащ, прийти в дом барона и рассказать обстоятельства своего освобождения.

В эту минуту на аллее, ведущей ко дворцу, показался экипаж. Он остановился у подъезда, лакей спрыгнул с козел и отворил дверцы. Из кареты важно вылез господин д'Эпервье.

Изобразив на своем морщинистом лице радость, Шлеве поспешил навстречу.

– Примите мое сердечное приветствие, дорогой господин д'Эпервье!

Взяв начальника тюрьмы под руку, Шлеве повел его наверх по мраморной лестнице.

– Я ужасно волнуюсь, – тихо сказал д'Эпервье.

Шлеве рассмеялся в душе.

– Какие пустяки, дорогой мой! Все будет хорошо. Скажите мне вот что: вы перед отъездом впустили в тюрьму помощника палача?

– Боже упаси, я ничего об этом не знаю!

– Вы его впустили, и он вошел. А раз вошел, то должен и выйти, не так ли? – спросил барон, многозначительно подмигивая.

– Так ли я вас понял?… – пробормотал начальник тюрьмы. – Вы хотите сказать, что заключенный выйдет из тюрьмы под видом помощника палача?

– Угадали, дорогой д'Эпервье, и он, вероятно, уже приступил к делу, пока мы здесь с вами разговариваем.

– Откуда же он взял одежду помощника палача?

– Я подарил сегодня.

– Меня поражает ваша смелость, барон.

– Имея такого союзника, как вы, бояться нечего.

– Но я беспокоюсь за завтрашний день.

– Нечего беспокоиться, господин д'Эпервье! Или вы хотите сказать, что боитесь своего пробуждения завтра, после испытанного