Как бы ни были правдоподобны эти частности, все-таки, в общем, должно согласиться с тем, что промысловые артели обряжаются из рук вон бестолково: хозяин как монополист видит в своих покрученниках простое орудие для своей личной прибыли, не принимая (и, к несчастью, не столько не умея, сколько не желая понимать) ни его высоко-человеческого достоинства, ни его требований, как разумного существа. Сырой избой, утлым судном, наполовину порченой провизией, рваной одеждой, скудным вознаграждением за труд обставляется безжалостным монополистом всякий покрут, снаряженный им на Новую Землю за моржами. Вот, кажется, почему обратилась теперь большая часть печорцев и мезенцев к родным рекам, богатым семгой и другой ценной рыбой и почему почти только одни самоеды крутятся на новоземельские промысла, — самоеды, несознающие еще своего нравственного человеческого достоинства и злоумышленно хитрыми своими соседями поддерживаемые в животном, невежественном коснении. Из дальнего кемского поморья идет сюда крайняя, рваная, беззащитная бедность, у которой нет иной веры, как веры в случай, и надежды, всегда кроткой посланницы небес, хотя в этом случае не всегда оправдывающейся.

Вот что рассказывает об этой земле очевидец (академик Бер): «Неизъяснимая грусть овладевает душою всякого человека, даже грубого матроса, при взгляде на эти обнаженные, безмолвные, безжизненные области, где нет ни дерева, ни кустарника, ни даже высокой травы. Сердце сжимается, но в этом грустном чувстве есть что-то великое, торжественное. Ступайте в средину Новой Земли: перед вами с одной стороны разливается вдалеке безграничное море, а с другой — стелется на необъятное пространство пустыня, которая ожидает еще жизни и жителей. Мне казалось, что настало первое утро сотворения мира, и юная земля, только что отделившаяся от вод, не успела еще одеться в свои пестрые и зеленые ткани и ожидала прибытия жизни. Но всмотритесь ближе. Здесь уже есть что-то похожее на жизнь, на движение. Вот вдали шевелится одинокий зверек, по воздуху изредка пронесется чайка, или пробежит по земле пеструшка. Да этого мало, чтобы оживить картину. Нет шуму, нет настоящего движения жизни, в особенности если посетите Новую Землю в то время, когда стада гусей, уронив у озер свои перья, улетят отсюда. Повсюду глубокое безмолвие. Птиц в этой земле очень мало, и они безгласны; даже насекомое жужжанием своим не напомнит вам о себе. Только по ночам слышен иногда крик полярной лисицы. Даже в долгие ясные дни напрасно вы станете прислушиваться: ни одного звука — повсюду могильная тишина. Вся природа как бы в онемении. Смотря на кустарники, мы привыкли видеть их колеблющиеся листья и слышать их шелест. В Новой Земле растение прильнуло к почве так, что и дуновение ветра не досягает его. Оно совершенно неподвижно, как театральные декорации. Вы не отыщете на нем даже насекомого. Нам попался только жук chrysomela, кажется, нового вида. Но кто бы подумал, в летние дни в местах, согретых солнцем, вы иногда увидите трудолюбивую пчелу! Она едва жужжит, как у нас в сырое время. Мух и комаров здесь поболее, но их с трудом должно отыскивать. Они едва летают, едва живут. Не опасайтесь их докучливости: здешний комар потерял даже инстинкт, увлекающий его к человеческой крови, которой нет и в заводе на его полярной родине.

Западный берег Новой Земли, который один только и известен, к которому исключительно пристают живые люди, посещающие ее именно с запада, западный берег окружен множеством утесов, или торчащих над поверхностью моря, или скрытых под водой. Южный берег низменный: на берегах Нехватовой реки, текущей в Костином Шаре — длинная равнина, но и она обставлена грядами скал, в две тысячи футов вышины. Далее к северу горы становятся и еще выше, тянутся семейно рядами и редко имеют острые вершины. К северу они постепенно понижаются. В долинах, примыкающих к берегу, уже вечные ледники. Вдоль покатостей тянутся щелья — невысокие, из сплошного шифера, возвышенности, покрытые также вечными снегами, которые тают и бегут ручьями во время короткого лета. Почти утвердительно можно сказать, что новоземельские горы — продолжение гор Уральских: есть и каменный уголь, и слоится также серый, без примеси камня известняк. Разница состоит лишь в том, что на громадах скал не видно ни тундр, — ни сухих, ни влажных. Горы эти настолько же голы, как и те, которые идут под водой между Вайгачем и Новой Землей и, как стена, задерживают лед, плывущий к западу от Карского моря. Это место промышленники издревле называют непроходимым.

Новоземельские низменности представляют такие места, где вязнет нога: сюда от недавнего разложения скал налилась вязкая черноватая глина, да к тому же снежная и дождевая вода беспрестанно стекая с покатостей, издавна образовала наплывы, покрытые редким мхом. Самовидцы, ходившие по этой земле, говорят, что, хотя ноги путника на этой грязи и могут промокнуть, но идти можно смело: твердый грунт лежит тотчас. Зато глаз не встречает мест, покрытых сплошною зеленью или даже густым мхом. Как исключение выдалось одно место, покрытое травой погуще других и прозванное промышленниками гусиной землей (тут линяют полевые гуси), но и здесь обманом зрения рисуется обширное поле: за зеленеющие поля глаз сплошь и рядом спешит принять бедную осоку, иногда просто каменья, даже и не зеленого цвета. Шкерц и известь,скоро расслаиваясь, даже и не умеют удержать на себе никаких наростов, да и порфир, менее уступчивый выветриванию, обложен лишаями, похожими на струпья и потому кажется как бы обрызганным разноцветными пятнами.

Отсутствие всякой растительности составляет главную черту Новой Земли. Хотя и встречаются изредка нежные цветы, облитые живой краской, но они очень низки и едва показываются из земли. Им от веков не удалось еще утучнить родимую почву так, чтобы дать место новым и свежим потомкам. Незабудки расстилаются кое-где пестрым ковром, но зато на большинстве других растений — сухие листья, прозябшие за несколько лет. Новоземельские растения — прозябения с весьма короткой и быстрой жизнью, которая ускоряется чрезвычайно длинными днями и в продолжение нескольких недель нескрывающимся солнцем. Все-таки, несмотря на это, здешние растения и позже всходят и медленнее развиваются. Во всяком же случае растительное царство Новой Земли поддерживается приносными дарами соседней земли. Гостеприимство им незавидное: счастлив тот гость, который укрепился корнем в щелях почвы, высохшей летом и надтреснувшей на тысячи многоугольников. Эти части успевают выразиться пестрой смесью: подле одного цветка садится другой, совершенно разнородный. Даже мох не обильно рассыпает здесь семена свои. Вечный снег и от него чрезвычайный холод по окрестностям одинаково повсеместен, будет ли он в извилинах, обращенных к северу или к югу. Только отдельные возвышенности освобождаются от снегу,