знакомых Лив, кто осмеливался говорить с иронией о делах Цветного Владыки. Вначале ее это удивляло, но после небольшой медитации с желтым и сверхфиолетовым все встало на свои места. Зимун просто ревновал! Он чувствовал для себя угрозу, находясь рядом с самым могущественным человеком в мире, словно это делало менее значительным его самого.

Лив не могла этого понять.

– Ну и что у него было на этот раз? – спросил Зимун.

– Спрашивал меня, не вижу ли я чего-нибудь. Но я ничего не увидела.

– Похоже, им повезло не больше твоего, – заметил парень, кивая в сторону Дервани с Джеррошем. – Эти двое ненавидят друг друга, и оба хотят встать во главе зеленых. Как будто зеленые признают над собой командира! Идиоты и глупцы.

Двое цветомагов препирались друг с другом, их лица раскраснелись от ярости. Даже отсюда Лив почти могла слышать, что они говорят. Но ее это не интересовало; она наблюдала за Цветным Владыкой. По положению его массивных плеч она могла судить о том, насколько он разгневан, хотя ничто другое его не выдавало. Вот он поднял руку. Люди в лагере притихли, невольно обратив к нему взгляды, но и не желая показывать, что они смотрят.

Двое зеленых мгновенно перестали ссориться. Цветной Владыка сказал еще пару слов – оба упали на колени и принялись извиняться.

«Странно видеть коленопреклоненную зелень…». Лив поймала себя на том, что уже не думает о них как о людях. Не странно ли? «Еще один пережиток моих детских верований – что человек перестает быть человеком, когда прорывает ореол. Даже наш язык был извращен для того, чтобы сделать убийство извлекателей более приемлемым».

Цветной Владыка вытащил пистолет и выстрелил Джеррошу Зеленому между глаз.

Взметнулся фонтан кровавых брызг, но земли первыми достигли ошметки красно-серой мозговой субстанции, освобожденной свинцом из своего костного обиталища. Тело Джерроша запрокинулось назад и покатилось по голой скале утеса. В лагере наступила внезапная тишина. Все еще держа в руке дымящийся пистолет, Владыка повязал Дервани на шею узкий ошейник с вделанным в него черным камнем.

Жестом он приказал извлекателю подняться. Дервани встал и, не говоря ни слова, удалился.

– И ведь вот что забавно, – заметил Зимун, – даже сейчас я не смог бы сказать, у которого из них меньше мозгов.

Лив поглядела на него из глубины сверхфиолетового (она даже не заметила, когда снова извлекла его; теперь сверхфиолетовый был для нее словно старый друг) и поняла, что это не жестокость и не бесчувственность. По крайней мере, не только жестокость и бесчувственность. Парень был в ужасе! Он представлял собственные мозги, разлетающиеся по камням.

Зимун поглядел на нее, и по его глазам Лив поняла, что ее он тоже боится. Она утомляла его – но не в смысле, что ему было с ней скучно или потому что она проявляла недостаточно энтузиазма под одеялами. Он не хотел быть с ней на равных; он желал, чтобы перед ним преклонялись. Зимун был гораздо более опасен, чем ей представлялось прежде. Эти отношения было необходимо прекратить, но осторожно и исподволь, так, чтобы он счел это собственной инициативой.

– Даже не знаю, как у тебя это получается, – проговорила Лив, отбросив сверхфиолетовый: иногда Зимун мог догадаться по голосу, что она его извлекала. – Как ты можешь видеть все это и не бояться?

Содрогание, прошедшее по ее телу, было не до конца притворным. Не было оно также и трепетом желания, за который, как она надеялась, Зимун мог его принять. Лив поглядела ему прямо в глаза и облизнула языком губы.

– Пойдем обратно в шатер, – вполголоса проговорила она. – Прямо сейчас!

Глава 100

Большие пушки на верхней палубе «Гаргантюа» изрыгнули пламя и дым; вид адского угощения опередил звук. Два столба воды, взметнувшиеся в пятидесяти шагах перед глиссером, возвестили о промахе в то же мгновение, как пушечный рев дал знать, что выстрел вообще произошел.

Следующей выпалила одна из пушек на второй палубе, и Гэвин крикнул:

– Давай!

Кип увидел, что гвардейцы, выстроившиеся по краям глиссера, сгруппированы попарно – один обслуживал трубки, другой стрелял. Стрелок каждой команды держал в руке веревку, и по сигналу Гэвина все они, начиная с тех, что были с краю, рывком потянули.

Прежде чем Кип понял, что происходит, глиссер раскололся на несколько частей – и каждая команда внезапно оказалась сама по себе: один рулевой и один стрелок. Аккуратно и быстро «морские колесницы» одна за другой отделялись от глиссера, так что их количество возрастало на глазах: две… четыре… шесть… восемь… В конце концов на центральном глиссере, сильно уменьшившемся в размерах, остался только Гэвин с Железным Кулаком и Кипом.

В воде позади них образовалась воронка, из которой вырвался столб воды, и Кип снова услышал рев корабельной пушки. Вслед за этим весь мир, казалось, превратился в сплошную канонаду. Борт «Гаргантюа» нависал над ними все ближе, а восемь глиссеров с величайшим изяществом резали волны, не приближаясь друг к другу настолько, чтобы выстрел из одной пушки мог подбить сразу две цели.

Волнение на море было сильным, и Кип порадовался тому, что его отец снабдил глиссер поручнями – один был за его спиной, чтобы он не свалился с кормы, плюс два под руками, чтобы можно было схватиться. Кип увидел палубу «Гаргантюа» – открытую, вопреки ожиданиям Гэвина, – однако в тот же момент, буквально у Кипа на глазах, кряхтящие моряки притащили и закрепили на бортах здоровенные деревянные щиты. Глядя в под-красные очки, Кип видел этих людей, сияющих, словно они были освещены изнутри, отчетливо различимых даже сквозь защитный слой дерева.

Глиссер резко завернул на левый борт, и Кип едва удержался на ногах. Хотя особой опасности не было, он решил, что будет следить за большим кораблем и одновременно стараться подмечать более отдаленные угрозы в такой же позе, в какой стояли его отец и командующий: широко расставив ноги и присогнув колени, чтобы центр тяжести оказался ниже.

Огромный руль «Гаргантюа» резко повернулся, и гигантская громада корабля с надутыми парусами принялась разворачиваться. Кип увидел, как вдоль борта раскрываются пушечные порты – по меньшей мере на трех уровнях, не одновременно, но по степени готовности каждого из расчетов.

Пушек было очень много.

Из ближайшего «вороньего гнезда», описав дугу, вылетел шар люксина размером с кошку.

– Извлекатель! – крикнул Кип. – На первой мачте!

Люксиновый шар раскололся в воздухе и вспыхнул. Объятый пламенем, он приземлился в воде в какой-то дюжине шагов по правому борту от их глиссера – и поплыл выбрасывая в воздух языки огня высотой в две стопы.

Первая «морская колесница» резко свернула влево, едва не размазавшись о корпус «Гаргантюа». На следующей, очевидно, не заметили огня за высокой волной; но те же волны и спасли гвардейцев – кильватерная струя «Гаргантюа», словно трамплин, подбросила глиссер в воздух и перенесла через пламя.

Гэвин с Железным Кулаком обогнули пылающее пятно, стараясь держаться подальше, и снова приблизились к кораблю.

– Мушкетер! На третьей… нет, четвертой мачте! – выкрикнул Кип.

«Проклятье, ты даже мачты посчитать неспособен!»

На юте «Гаргантюа» мельтешило около полудюжины человек, заряжавших вертлюжные пушки. Необходимость стрелять сквозь отверстия в заградительных щитах, кажется, ничуть их не смущала. Кип швырнул в них под-красный, не