как Витю в камеру определить. Витю сейчас агитировать за Советскую власть не надо, копытом бьёт, как конь. А закрой его за мошенничество, толку не будет. Он загрузится по самую ватерлинию и будет только за своё гонять. Какая тут работа, какой результат?

Птицын первый раз за время разговора улыбнулся, правда, слабо.

— Ты, Михаил Николаевич, как Штирлиц — мёртвого уболтаешь. Ладно, быть по сему. Забирай у Лукьянова материал по холодильнику, разруливай. Сидельникова оформляйте в ИВС. Капустин в теме, какую задачу ставить. Сегодня же напиши агентурное сообщение про мошенников, в понедельник с утра отдашь на регистрацию. С тобой всё, давай Калёнова сюда.

— Спасибо большое, Вадим Львович, — Миха сиял, как именинник.

— Стой! — подполковник, что-то вспомнив, поднял указательный палец.

— Стою.

— Рязанцев у вас с понедельника выходит?

— Должен.

— Значит, во вторник заступит на сутки. Пусть побыстрее втягивается в работу. Калёнов! Заходи!

По дороге к кабинетам ОБЭПа Маштаков думал про Андрейку. За прошедшую неделю они виделись только раз и то на бегу, обстоятельного разговора не получилось. Напоминание о Рязанцеве разворошило в памяти проблемы, которые Миха породил для себя, ввязавшись в авантюру с видеокассетой. Промелькнуло сожаление по поводу содеянного и, что интересно, чувством стыда за малодушие на сей раз оно не сопровождалось. Что ни говори, а своя рубашка к шкуре ближе, особенно когда остаёшься с заморочками один на один. Даже Андрейке не расскажешь, кому он обязан своим счастливым освобождением. Никому про это нельзя говорить, никогда.

«Ладно, плёнку назад не открутишь. Выкручусь», — увещевал себя опер, получалось неважно.

Забрав у возрадовавшегося Лукьянова материал вместе с Витьком, Маштаков довёл до агента ближайшие виды на него. Витёк заверил, что «базара нет», поинтересовался легендой, под которой его поместят в камеру. Миха велел ему набраться терпения и отвёл на первый этаж. Здесь у зарешёченного выхода в огороженный бетонным забором дворик располагались кабинеты сотрудников ИВС. В большом квартировали милиционеры взвода конвоя, там всегда было шумно. В маленьком размещались начальник изолятора и его зам, там всегда было тесно.

В кабинет начальства Маштаков вошёл вместе с Сидельниковым. Оставлять агента снаружи в преддверии планируемой задачи было неприемлемым.

Заместитель начальника ИВС по оперработе майор Капустин, двухметровый бродяга с вислыми петлюровскими усами, в серо-голубом камуфляже «Ночь» оглушительно ржал. В его ручищах прыгал лист бумаги с отпечатанным на лазерном принтере текстом.

— Ты чего, Сергей Евгеньич? — с некоторой опаской спросил Миха.

Капустин, содрогаясь всем корпусом, протянул ему листок, оказавшийся «Инструкцией по пользованию туалетной бумагой».

«Меры предосторожности: не курить вблизи изделия; не оставлять использованное изделие в местах культуры, отдыха и приёма пищи; не рекомендуется повторное использования изделия…» — выхватил Маштаков из концовки.

— Пацаны с конвоя принесли, — вытирая слёзы, пояснил майор.

Оперативник из вежливости улыбнулся и объяснил Капустину цель визита.

— А-а-а, Витя, привет! — замнач ИВС заметил вытянувшегося у двери Сидельникова.

Ладонь агента хрустнула в стальной, отшлифованной грифом штанги лапе майора. Не ожидавший подвоха Витёк сморщился и ойкнул от боли, а Капустин довольно зареготал:

— Спортом надо заниматься, а не водку пьянствовать. Га-га!

— Как будем подводить человека к объекту? — Миха опустился на стул.

— Говно вопрос, — с пренебрежением профессионала отмахнулся майор. — В три часа этап. Семнадцать рыл отправляем на тюрьму, двадцать два рыла принимаем. Под этот замес я перетасую хаты. Красавин из третьей заедет на другую сторону, в девятую, а там уже будет Витя. Оба ранее судимые за тяжкие преступления. Всё законно. Комар жала не подточит.

— А на каком основании Витя там окажется?

Капустин задумался. В последнее время возникли проблемы с помещением агента для внутрикамерной разработки. Раньше майор выписывал протокол задержания в порядке статьи 122 УПК РСФСР, который утверждался начальником органа дознания. На основании этого документа, имевшего подписи и круглую печать, «эксперт»[183] помещался в изолятор на трое суток. Практика была простой, понятной и отработанной. С точки зрения конспирации от идеала она была далека, потому как в покамерном списке в графе «следователь» рядом с данными агента значилась фамилия Капустина. Любой мало-мальски сведущий человек понимал, какого рода подозреваемые сидят за майором. Конечно, к списку имели доступ только свои, но далеко не всем своим в подобных интимных вопросах можно доверять. Сузить круг посвящённых не получалось, копию документа отдавали в дежурную часть, куда мог зайти (и заходил) любой действующий сотрудник УВД. Тем не менее ни один из агентов не спалился, машина поскрипывала, но работала.

С год назад ещё одну копию покамерного списка стали направлять в адрес надзорного органа. Вот оттуда и надуло беду. Нагрянувшие по осени с проверкой бумажные крысы из областной прокуратуры признали существующий порядок незаконным. Протоколы задержаний, составляемые Капустиным, были объявлены липой. В поступившем две недели спустя представлении ментов пугали уголовной ответственностью за подлог в случае повторения подобных фактов. Капустин объявил, что хочет доработать оставшиеся четыре года до пенсии, в связи с чем оформлять людей от своего имени отказывается. Попытка склонить начальницу СО, чтобы её следователи выписывали левые «сотки» на агентуру, потерпела крах. Людмила Гавриловна подняла такой крик, что обратившийся к ней Борзов пожалел, что затронул щекотливую тему.

С тех пор Капустин в основном работал с людьми, арестованными по своим делам, зарабатывавшими сотрудничеством послабление в ожидаемом наказании. Но сейчас таковых под рукой не было и с этапа не ожидалось.

— По факсу давно никого не сажали, — заговорщически прищурил правый глаз майор.

— Это как? — Маштаков не знал всех тонкостей работы «по низу».

— Нужна бумага, которая как бы из другой области пришла. Разыскивается такой-то кекс, арест имеется, поместите в ИВС, содержите до прибытия нашего спецконвоя.

— А как бумага у нас окажется?

— С факса в приёмной пошлём на факс дежурки.

— Не стрёмно?

— А чего тут стрёмного? Мы человека с его добровольного согласия сажаем. Правильно я говорю, Виктор Иваныч? — Капустин обернулся к Сидельникову.

Не прекращая массировать отдавленную ладонь, Виктор Иванович покорно кивнул: «А то».

— Мы действуем на основании закона «Об ОРД», — убеждая опера и себя заодно, басил майор. — Негласными методами раскрываем убийство. Мы с тобой, Николаич, не виноватые, что долболомы наверху не могут придумать как агентов, официально состоящих на связи, сажать для разработок.

Втроём за полчаса сочинили легенду, будто Витёк объявлен в розыск за разбойное нападение РОВД города Пскова. На данной географической привязке настоял Капустин, служивший срочную в знаменитой семьдесят шестой воздушно-десантной дивизии. Каким ветром его занесло на северо-запад, Витёк обещал придумать сам.

— В конце концов, я вообще могу отрицать, что там кружил. С понтом, в несознанке, — примеривался к роли агент.

— Чего?! — шевельнул