репутация «прессов». Предвидя возможность оказаться там, Красавин написал заявление на имя прокурора, в котором просил все признания, которые он сделает на «тройке», считать недействительными. Юридической силы данная бумага, конечно, не имела, любую явку с повинной можно грамотно закрепить другими доказательствами. При условии, что это не самооговор. Но Кораблёв не пошёл на поводу у убойщиков, сказав, что не усматривает законных оснований для перевода обвиняемого из следственного изолятора в третью тюрьму. Сапега тогда, помнится, завозмущался, что им мешают работать, вздумал учить жизни, стал упрекать Сашу в отсутствии опыта. Кораблёв дал ему окорот в корректной, но категоричной форме. Расстались они недовольные друг другом.

Судя по поведению Сапеги на совещании, причину пробуксовки следствия он видел исключительно в чистоплюйстве прокуратуры.

— Слабое место у Красавина — подельник. Не зря он за него боится, — вернул обсуждение на конструктивные рельсы Птицын. — Когда мы, наконец, сможем по полной программе отработать Иголкина?

С Иголкиным Игорем Исаевичем не заладилось с самого начала. По месту регистрации он не проживал, нигде не работал, кружил бессистемно по Андреевску, тихарился у подруг, которых имел в ассортименте. Ни в какой группировке не состоял, был волком-одиночкой. Первый раз его выцепили, когда Красавин сидел уже с предъявленным обвинением. Сработала ориентировка на тюнингованную «девяносто девятую», на которой Иголкин катался по доверенности. Гаишники тормознули его ночью на объездной, сразу сообщили инициатору мероприятия — подполковнику Сапеге. Тот поднял по тревоге своих оперов, выхватил шашку и, не считаясь с личным временем, ринулся свершать героический подвиг. По дороге Сапега из-за гололёда попал в ДТП, пустячное, но потребовавшее час на документирование. За это время гаишники углубились в свои проблемы, ослабили контроль за Иголкиным, который отошел за пост ДПС отлить и сделал ноги, бросив на стоянке тачку с ключами в замке зажигания. Примчавшийся пятью минутами позже на одноглазой после аварии служебной «семёрке» Сапега опрокинул на растяп ушат ненормативной лексики, обвинил в предательстве и пообещал уволить без погон и пенсии. Гаишников, кажется, наказали по его рапорту на имя генерала, но канувший в стог сена Иголкин от этого не материализовался. Следователь провёл осмотр ВАЗ-21099, изъял чехлы с колёсами для проведения экспертиз и вынес постановление о признании автомобиля вещественным доказательством. Местом хранения вещдока Винниченко определил штрафстоянку областного ГИБДД, куда «девяносто девятую» доставили на эвакуаторе.

Вторично Иголкин попался на двадцать третье февраля. Не служивший в армии в связи с отбыванием наказания в местах лишения свободы он, тем не менее, отмечал День защитника Отечества, как путный. Из ресторана «Нерль» был доставлен в дежурную часть Советского РОВД за отказ оплачивать счёт, показавшийся ему грабительским. На своей бывшей земле Сапега собрал на Иголкина качественный материал по «мелочи», тянувший на полные пятнадцать суток. Однако в суде выяснилось, что Иголкин — инвалид второй группы по эндокринному заболеванию. Административному аресту он, таким образом, не подлежал. С эмоциональными возгласами Сапеги о том, что здоровый лоб Иголкин инвалидность купил, судья по-человечески соглашалась, но как должностное лицо наложила на дебошира штраф в размере трёхсот рублей. Сапега рук не опустил, из суда доставил Иголкина в управление, где работал с ним до утра следующих суток. Инвалид вёл себя как подобает тяжело больному человеку, — непрестанно жаловался на здоровье, просил вызвать «скорую», а, получив очередной отказ, плакал и обещал склеить ласты непосредственно в кабинете гражданина начальника. На приём он работал исправно, сокрушался, что все аргументы и факты против него, скулил, что он не при делах, спрашивал, что нужно сказать, чтобы снова не загреметь на нары. Настырный Сапега прямым текстом растолковывал, какие показания ожидаются от Иголкина. Тот послушно тряс башкой и в итоге испросил разрешения помозговать до завтра. Отдавший пятнадцать лет оперативной работе Сапега доподлинно знал, что такие отсрочки заканчиваются пшиком, но дальше мурыжить Иголкина поостерёгся. К тому же подполковник и его люди не были роботами, они устали. Насулив инвалиду самых страшных кар в случае надувательства с его стороны, Сапега вручил ему под роспись повестку о явке в убойный отдел УУРа через день, и отпустил думать.

С тех пор об Иголкине не было ни слуху, ни духу.

— Я его в бабский праздник вычислю, — угрюмо пообещал Сапега, черкая в раскрытом перфорированном блокноте. — Мало не покажется гаду.

— Александр Михайлович, может, когда Иголкина найдём, его следователь оформит по «сто двадцать второй»? — поинтересовался Птицын.

Кораблёв уже думал над этим вопросом. С учётом обнаруженных в квартире на Лазо пальцевых отпечатков Иголкина, за его задержание в качестве подозреваемого впоследствии можно будет отписаться перед областной. Раздавать авансы исполняющий обязанности прокурора счёл несолидным, сказав образно, но понятно: «Когда будет шкура, тогда и будем её делить».

Проговорили наработки по найденному автомату. Судебная баллистика показала, что пули, извлечённые из трупов, выстреляны именно из него. Аналогичный вывод эксперт сделал по гильзам, обнаруженным при осмотре автомобиля с телами убитых. Командированный в Москву Ковальчук увёз пули и гильзы для проверки по центральной пулегильзотеке. Скорого ответа там не пообещали, что неудивительно — вещдоки в ЭКЦ МВД свозились со всей страны.

Впервые за совещание взял слово Яковлев. Реплика получилась достойной представителя тайного ведомства — лаконичной и многозначительной, в то же время она не возлагала на оперативника обязательств.

— В течение недели мы, вероятно, узнаем, откуда похищен АКС.

С учётом таинственной интонации, с которой была произнесена фраза, никто не решился уточнять у комитетчика детали. Знали — не скажет. Сапега отвернулся к Сутулову и скроил пренебрежительную гримасу: «Блефует чекист».

Следующие четверть часа мозговали, чего бы ещё такого придумать в отношении Клыча, наиболее вероятного заказчика убийства. Вроде, все возможные ходы сделаны. Телефоны Калачёва стояли на прослушке, в его ближайшем окружении корпел рубоповский источник, освещавший каждый шаг авторитета. Для поддержания Клыча в тонусе оперативники подбили следователя провести обыск в его квартире. Предметов, изобличающих в убийстве, разумеется, не нашли, зато пополнили свою коллекцию фотографий бандюков. Интерес представляли нижегородские связи Калачёва, в первую очередь законник Барон, стремительно набиравший вес в криминальном мире. А ещё рубоповцы дались диву на позолоченный унитаз, установленный в туалете обыскиваемого жилища.

— Вот так Вовка! — со злым восхищением поведал о результатах обыска Давыдов. — Раньше по Текстильщику на мопеде гонял, собак пугал, а теперь в золотой сральник какает! Куда мы катимся?!

Присутствующие кто улыбнулся, кто хохотнул, один фээсбэшник сохранил серьёзное выражение лица, с которым и выдал следующую свою домашнюю заготовку:

— По нашей информации Калачёва подставляют.

Птицын быстрым взглядом мазнул Яковлева на уровне безукоризненно повязанного галстука.

— Принципиальное заявление. Хотелось бы узнать — кто.

Комитетчик