Но вместо этого я впервые за много лет чувствовала себя проснувшейся. Беспокойство по поводу учебы, желание повысить свой статус, одобрение отца — все это не имело больше никакого значения. Возможно, причиной тому оказался холодный вечерний воздух, наполненный запахами снега и сосен. Настоящее было с избытком полно свежести и энергии, и потому я не могла вот так сразу отказаться от сделанного мне предложения.

— Но почему я? — Какая-то часть меня все еще отчаянно не желала иметь хоть какое отношение к делу об убийствах.

— Объясни мне кое-что, — спокойно сказал он, глядя мне в глаза. В его темных зрачках мерцали отблески пламени свечи. — Когда ты отметила, что отсутствие на теле придворной дамы Анби следов сопротивления о многом говорит… что ты имела в виду?

Я, немного подумав, ответила:

— То, что жертва подпустила убийцу очень близко к себе.

— С чего ты это взяла?

— Люди очень живучи. Никто из нас не хочет умирать, — продолжила я. — В нас очень сильны инстинкты, благодаря которым мы боремся и выживаем. И потому, когда жертвы сопротивляются, у них почти всегда остаются раны, за исключением тех случаев, когда они и не думали сопротивляться.

— Хочешь сказать, что придворная дама Анби, по всей видимости, доверяла своему убийце? Позволила ему приблизиться, почитая себя в безопасности, а после того, как ее дважды пронзили кинжалом, она, разумеется, уже ничего не могла сделать?

— Точно так, — прошептала я.

— Тамо осмотрели труп. И сказали, что жертву ударили каким-то острым предметом один раз в грудь и один раз в горло и никаких ссадин или порезов на ее теле не имеется.

Я нахмурилась. «Никаких признаков борьбы».

— И больше они ничего не отметили. Ничего, что могло бы привести к такому, как у тебя, умозаключению. Вот почему я задал этот вопрос. Ты видишь то, чего не замечают другие. То, чего не вижу я. — Такая прямота нарушала безупречный во всех остальных отношениях облик этого человека. Будто во время отлива из-под воды появилась дорога, соединяющая большую землю с далеким островом в море. — Я не могу найти правду в одиночку, — добавил он хрипло, — и считаю, ты можешь много чего предложить. Думаю, тебе это тоже известно.

Мой пульс бился с бешеной скоростью — от страха и предвкушения; точно так я чувствовала себя, когда медсестра Чонсу спросила, хочу ли я стать ыйнё, смогу ли я ставить жизнь других людей выше собственных желаний и нужд. Меня словно позвали принять участие в непредсказуемом, полном опасностей приключении, которое значило больше, чем я сама.

Наш разговор прервался, мои сомнения по-прежнему были велики. Но мысль о том, что я смогу спасти медсестру Чонсу, затмевала мой страх. Хотя я и не была настолько наивна, чтобы думать, будто удавка, снятая с ее шеи, благополучно минует мою.

— Помню, ты сказал, что командиру нельзя доверять. — Я еще раз попыталась найти причину для отказа. — Но ему, конечно же, можно объяснить, что правда, а что нет. Он наверняка хочет найти настоящего убийцу не меньше, чем ты. Он же полицейский.

Оджин помотал головой, выражение его лица было строгим и напряженным.

— Если в этом замешана королевская семья, он сделает все возможное, чтобы прекратить расследование.

— Почему ты так в этом уверен?

Он ответил коротко:

— История.

Я ждала, когда он объяснит, что имеет в виду, чувствуя, как по позвоночнику все выше и выше ползет напряжение.

— Мы должны всегда держать в уме прошлое, оно служит нам предостережением. — Оджин взял свою половину листовки и сказал: — Почти двести лет тому назад принц Имхэ убил нескольких актрис и с легкостью избежал наказания. Существует неписаное правило, согласно которому полиция не должна противостоять существующему положению вещей, тем более ради парочки женщин низкого происхождения. Привлечь к ответственности члена королевской семьи не просто трудно, но невозможно. Неважно, убийца наследный принц или нет. Раз его имя упоминается в связи с этим делом, полиция поспешит закрыть его любой ценой.

Я посмотрела на Оджина, на его высокую, припорошенную пылью черную шляпу и белый халат с пятнами крови на рукаве — это были отпечатки пальцев крестьянина. Оджин, молодой человек, вместе с которым я стала свидетельницей убийства и который теперь просил меня помочь ему в поисках правды.

— Наверное, я должен кое-что тебе сказать. — Он положил обрывок листовки на стол и посмотрел мимо меня каким-то пустым взглядом. — Я не мог прежде выбрать времени… чтобы открыть тебе, кто я.

— И кто же ты такой? — нахмурилась я.

— Не так давно в здешний полицейский участок был назначен новый чонсагван. — Он говорил совсем просто, словно сообщал мне, который час. — Я полицейский инспектор Со.

Меня окатила ледяная волна потрясения. А затем с губ сорвалось тихое:

— Лжец.

Он не шелохнулся, словно не услышал меня.

— Лжец, — повторила я, на этот раз осознанно. — Зачем ты меня обманываешь?

Он сунул руку в карман, достал медный медальон и бросил на стол. Я взяла его и обнаружила, что смотрю на мапэ — знак, какой носят высокие полицейские чины и королевские дознаватели, позволяющий им пользоваться во время расследований государственными лошадьми. На медальоне была выгравирована пятерка лошадей, а на обратной стороне значилось: «Официальная печать наделенного властью».

— А я думала, ты как я… — сказала я шепотом. Слуга. Чхонмин. Тот, кто способен сострадать никому не нужному человеку. Равный мне. Тот, с кем я могла бы пуститься в опасное и невероятное приключение.

Но он был не таким, как я. Он был выше, а значит, лучше меня.

И тут меня озарило. Инспектор Со. Мне известно это имя, хорошо известно. Он был двоюродным братом Чиын. А еще не так давно я ненароком подслушала, как отец говорил матери, что этот самый молодой человек — новый инспектор, умудрившийся сдать экзамен на чиновника в столь юном возрасте, что королю пришлось на целых два года отсрочить его назначение на должность. Отец сказал даже, что хотел бы, чтобы этот необыкновенно одаренный юноша был его сыном. Какую жгучую зависть испытала я при этих словах — зависть к незнакомцу, которого я никогда не встречала и на месте которого мечтала оказаться.

— Значит, ты притворился не тем, кто ты есть, чтобы выведать дворцовые сплетни и слухи. — Хотя на самом-то деле мне хотелось сказать: «Как ты посмел заставить меня чувствовать себя столь незначительной?»

— Не намеренно… поначалу, — ответил он.

Зная теперь, что нахожусь в обществе человека знатного происхождения, я ждала, что меня охватит привычный страх. Но вместо этого почувствовала негодование. Я смотрела на