Джетро покачал головой:

– Я не знаю, кто такой Райан Рейнольдс.

Мне вновь пришлось подбирать челюсть. Поперхнувшись, я мгновенно развернулась на сиденье:

– Что?! Почему? Как можно не знать Райана Рейнольдса?

Мой абсолютно обоснованный вопрос неожиданно встретился с новой ловкой попыткой охмурения:

– Поговорим об этом Райане потом. А сейчас давайте-ка вернемся к тому, что я остроумный и красивый. Расскажите мне об этом побольше!

Снова засмеявшись (удержаться не было сил), я опустила затылок на подголовник, искоса наблюдая за рейнджером Джетро.

– Мне кажется, об этом вы знаете все.

– Не знаю, клянусь, – он превосходно изобразил невинную подкупающую интонацию, хотя и скалился, как черт.

– У вас есть зеркало? Давайте, что ли, с этого начнем.

Теперь захохотал уже Джетро. У него прекрасный смех – естественный и, что называется, утробный. Заразительный.

Мне это очень понравилось. Очень понравилось.

Я и забыла, каково беседовать с человеком, который не догадывается, кто я. У людей мгновенно возникает мысль воспользоваться мной, чтобы прославиться. Это я уже проходила, и не раз.

А со своим братом селебрити общение превращается в соревнование – у знаменитости сразу просыпается страх быть обойденным кем-то более известным, более интересным, более трендовым.

Я и до взлета моей карьеры довольно трудно сходилась с людьми. Так уж сложилось, что мне не попался парень, с которым сразу стало бы комфортно, непринужденно, чтобы я не ощущала потребности непременно поддерживать беседу, заполняя паузы шутками и постоянно развлекая. А вот сейчас мне было легко и весело.

Джетро – легкий и веселый человек, вот что. Поэтому я, разумеется, не задумываясь, ляпнула:

– Ну как же я люблю таких, как вы!

Не успела я смутиться своего дурацкого признания, как Джетро отозвался без малейшей заминки:

– Взаимно.

Несмотря на его незамедлительное уверение, я все-таки почувствовала себя странно. Да и как могло быть иначе?

Отвернувшись, я уставилась на дорогу, стиснув кружку с кофе. Шум крови в ушах становился все громче.

И фраза странная, и веду я себя странно. А я не привыкла быть странной. Я привыкла помогать другим обрести уверенность и расслабиться. И, хоть убей, я не могла прогнать некстати напавшую на меня странность.

Но оказалось, мне это и не нужно.

– И что вы решили? – спросил Джетро, останавливаясь на мигающий красный.

– Что? О чем? – встрепенулась я, расширенными глазами беспокойно поглядывая то на него, то вокруг, испугавшись, что рейнджер что-то говорил, а я прослушала вопрос.

Джетро смотрел на меня так, будто я вовсе не странная и он по-прежнему хочет узнать вкус моих губ.

– Вы явно ведете внутренний диалог. Простое любопытство: к чему вы в итоге пришли?

Я пристально смотрела (читайте – глазела) на него, думая: вот мужчина, который стопроцентно заслуживает, чтобы на него глазели.

– Пожалуй… – я подумала, как ответить, и решила сказать правду. – Пожалуй, я решила, что я странная. Я с полчаса провела в вашем обществе и только что фактически призналась, что я вас люблю. Это странно.

Джетро пожал плечами и отозвался, опять-таки не дрогнув и бровью:

– Ничего странного, я же на редкость обаятелен. Пончик?

Я заморгала:

– Какой пончик?

Рейнджер Джетро указал подбородком на дорогу:

– Если проехать с полмили в том направлении, можно зайти в кафе Дейзи и взять пончиков. Пончики у нее уникальные. Но в Кейдс Ков налево, так что ради пончиков придется сделать крюк. У вас есть время для крюка?

– Э-э-э… – Я нахмурилась, удивляясь мгновенной смене темы и серьезно задумавшись о том, чтобы поесть пончиков. – И так уже опаздываю, – нерешительно сказала я, споря с собой вслух.

Он включил поворотник, хотя на дороге мы были одни, и свернул налево:

– Тогда в другой раз.

Я кивнула. Мысли метались между пончиками и моим недавним признанием в любви.

– Да, как-нибудь потом.

– Может, вечером? – непринужденно спросил Джетро.

– Сегодня? Вы будете вечером есть пончики?

– Ну да. Я могу забрать вас со съемочной площадки и отвезти на озеро. Мне это по пути.

– То есть вы возвращаетесь через Кейдс Ков и мимо дома Хэнка?

– Ну, не совсем, – признал он. Мягкая улыбка тронула его губы. – Но я сберег бы время и вам, и себе, если бы вы позволили возить вас вечером и по утрам. Тогда вы бы не заблудились и больше не опаздывали, а мне не пришлось бы носиться по дорогам, разыскивая вас.

Я фыркнула, иронично заметив:

– Уверена, у вас есть занятия поинтереснее, чем возить меня с места на место.

– Не могу представить ни единого дела важнее, чем возить женщину, которой я так нравлюсь.

Я закрыла лицо руками и замотала головой:

– О господи, теперь вы эту фразу не забудете, да?

Он засмеялся, забавляясь моим смущением.

– Позвольте предложить вам сделку. Вы разрешаете отвезти вас домой сегодня вечером, а завтра утром – на съемочную площадку. Если мне это будет хлопотно, а вам неприятно, тогда мы это прекратим, и ничего тут особенного. Но если договоренность устроит нас обоих, тогда… – он не договорил, позволяя мне самой додумать окончание.

Я поглядела на него сквозь пальцы:

– Вам-то какая от этого выгода? – Я опустила руки. – А я очевидно выигрываю. Неужели вам действительно хочется на три месяца взвалить на себя заботу о запросто объясняющейся в любви странной дамочке с топографическим кретинизмом?

Джетро взглянул на меня все с той же мягкой улыбкой, но глаза у него загорелись, и взгляд двинулся по моей фигуре, отчего во рту у меня пересохло. Прежние кульбиты желудка ни в какое сравнение не шли со сладострастными судорогами внизу живота.

Господи, как я хотела, чтобы он и дальше так на меня смотрел!

Наконец Джетро перевел взгляд на дорогу и пожал плечами. Когда он заговорил, голос отчего-то звучал хрипло:

– Даже не знаю, чего бы мне хотелось больше, чем подвозить вас дважды в день.

И взглянул на меня, проверяя, правильно ли я поняла намек.

Я поняла. Более того, намек попал мне прямо между ног.

Впервые в жизни я не нашлась с ответом от волнения, удивления и удовольствия. Я невольно задумалась, а не покататься ли на этом рейнджере, и от этой мысли меня обдало жаром.

Я выдержала его взгляд, ничего не говоря, потому что слов уже не требовалось, и остаток недлинной дороги мы ехали в напряженном молчании. Напряженном в хорошем смысле, в приподнятом. В таком, знаете, «я дождаться не могу, когда этот день закончится и я увижу тебя снова».