каменную арку и потемневшую от времени дверь в её глубине. Девушка бросилась к ней и потянула за железное кольцо. Не заперто! Переступив порог, она увидела винтовую лестницу. Два раза Барбара поднималась по ней в сопровождении матери, гида и десятка-другого туристов, желающих взглянуть на главную святыню Чехии. Теперь же компанию ей составляло существо, которому вообще не следовало находиться в таком месте, как собор Святого Вита.

Во время экскурсий туристы поднимались на колокольню медленно, успевая выглянуть в стрельчатые окошки, из которых открывался вид на черепичные крыши старого города. Гиды называли точное количество ступеней и предлагали туристам сосчитать их, но Барбара, конечно, не помнила эту цифру. Кажется, где-то около трёхсот, а сама колокольня вздымалась на сотню метров. Сейчас Барбара буквально взлетела по лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки. Когда она очутилась на колокольне, сердце выпрыгивало из груди, а лёгкие горели огнём.

Внизу воздух пропитался благовониями и казался неподвижным. Но стоило Барбаре очутиться наверху, ветер взъерошил её волосы и охладил пылающее лицо. Обзорная площадка была огорожена каменными перилами, свод опирался на массивные колонны. Между ними струилась темнота, как будто во всей Праге разом погасло электричество, но Барбара знала: виной всему мрак, затопивший площадь и поднимавшийся вровень со шпилями.

Из-под крыши свешивались колокола, и Барбара двинулась к самому большому. Это и был Зикмунд, и, посмотрев на эту громадину, девушка задалась вопросом: и как же в него позвонить?

Барбара знала, что в православных церквях били в колокола, дёргая за верёвку, привязанную к языку. Но здесь использовалась другая система. Несколько мужчин, взявшись за канаты, раскачивали сам колокол, язык которого оставался неподвижным. Ступая по дощатому настилу, Барбара вошла под колокол. Раскачать его не представлялось возможным, и она прикоснулась к языку, не круглому, как у большинства колоколов, а слегка сплющенному, и оттого похожему на часовую стрелку. Металл холодил ладонь, и девушка толкнула язык. Такой длинный, что почти достигал пола, он даже не пошевелился. Тогда Барбара положила телефон на пол, фонариком вверх, и толкнула уже двумя руками. И снова без толку. Казалось, язык составлял с колоколом единое целое.

Внезапно фонарик мигнул и погас, а из темноты послышалось бормотание и мерзкое причмокивание. Барбара замерла, опираясь двумя руками на язык. Шарманщик (а кто ещё это мог быть?) прошёлся по настилу, шаркая ногами. Он мог сразу наброситься на жертву, но медлил. Барбаре хотелось верить, что демон не может приблизиться к Зикмунду. Ведь если такой знаменитый артефакт не способен отпугнуть демона, то у неё попросту нет шансов спастись.

Мрак, заполнивший обзорную площадку, казался неестественно плотным и вязким. С тем же успехом Барбара могла пялиться в темноту пещеры, где обитают лишь бледные, безглазые насекомые, никогда не знавшие солнца. Она стояла не шевелясь, вся обратившись в слух, и единственное, что придавало хоть немного уверенности, – холодный металл под ладонями.

Шарманщик обошёл колокол по кругу, потоптался на месте и, недовольно хрюкнув, двинулся в обратном направлении.

«Если я сумею ударить в колокол, он исчезнет», – поняла Барбара.

Уже не обращая внимания на демона, который пыхтел, повизгивал, но не решался подойти к Зикмунду, Барбара начала раскачивать язык. Она толкала, упираясь ногами в пол, и наконец ощутила, что неподъёмный маятник отвечает. Сначала его амплитуда была совсем небольшая, всего пару сантиметров, потом увеличилась до десяти-пятнадцати.

Несмотря на прохладный ветер, по лицу и телу катился пот, поясница ныла, но Барбара продолжала толкать. Она уже не слышала звуков, которые издавал Шарманщик, потому что в ушах у неё молотом стучала кровь.

Двадцать сантиметров… тридцать… тридцать пять…

Чтобы язык ударил о купол, требовалось куда больше, а Барбара чувствовала, что выдыхается. У неё попросту не хватало физической силы. В этот момент она вспомнила о рунах, которые мать вытатуировала на её предплечьях. Некоторые сочетания отгоняли нечистую силу, другие привлекали удачу. Имелся там и рунический став, которым пользовались викинги и берсерки. Барбара уже тогда неплохо разбиралась в рунах и спросила, зачем ей это.

«Я же ведьма, а не викинг», – сказала она, разглядывая свежую, ещё воспалённую татуировку.

«Пригодится», – только и ответила мать.

Сейчас Барбара мысленно воззвала к рунам на руке, как учила её фрау Вернер. И, кажется, ощутила тепло там, где был нанесён став, дающий приток силы.

Полметра… метр… Барбаре казалось, что она пытается сдвинуть с места качели, на которые взгромоздился великан. Мышцы горели, солёный пот заливал глаза, в черепе пульсировало, но маятник продолжал раскачиваться. И всё-таки коснулся купола.

Экскурсовод рассказывал, что по мощи звук Зикмунда примерно равен звуку, который издаёт взлетающий истребитель. И сейчас Барбара в этом убедилась. Звуковая волна буквально впечатала её в настил, вибрация пробрала до костей, отозвалась в зубах. Девушка рухнула на доски, а над ней, как маятник в рассказе Эдгара По, качался и свистел язык Зикмунда. Кажется, она лишилась сознания, а когда открыла глаза, на смотровой площадке всё ещё было темно. Но это уже была нормальная темнота, не имеющая ничего общего с жидким сумраком. Барбара не знала точно, сколько времени провела без чувств. И хотя по ощущениям с момента, как её ноги подкосились, не прошло и нескольких секунд, маятник успел остановиться.

Откуда-то, кажется, что из-под пола, послышались шипение и треск. Рация? Не успела девушка осознать это, как на смотровой площадке начали появляться люди в форме. Лучи их фонариков больно хлестали по глазам. Барбару подняли на ноги и застегнули на запястьях наручники.

Интерлюдия вторая

Четырьмя годами ранее

Барбаре понравилась атмосфера, царившая на старом кладбище, и всё же она решила обходить его стороной. И в столице, и в провинции подобные места одинаково притягивали подростков, и молодая ведьма не сомневалась, что компания Феликса часто наведывалась на погост великомученицы Варвары.

Главной проблемой этой четвёрки являлась скука. Скорее всего, Феликс и его подпевалы увидели в Барбаре дочку деловых родителей, не знающую, чем себя занять. То есть одну из них. И пусть это отчасти так и было (Эльза Вернер являла собой образец деловой ведьмы, а её дочь маялась от скуки), интересы Феликса, Евжена и близняшек не совпадали с увлечениями Барбары. Строить из себя крутую ради того, чтобы влиться в сомнительную компанию, она не собиралась. Оставалось одно – держаться от них подальше и ждать, пока маме надоест Серебряный Ручей с его сонной атмосферой и нестабильным интернетом.

Шагая по выгоревшей за лето траве в