щекам побежали слёзы – одна за другой. Вот этого я не ожидал от себя – слёз. Какая-то идиотская, нелепая ситуация, ведь ничего не случилось. Я чувствовал себя персонажем фильма, где всё время кто-то кого-то не понимает, а главный герой мечется и мечется.

Слава наклонился ко мне, слегка дотронулся до моей щеки, смахнув слезу.

- Если ты захочешь мне что-то рассказать – я рядом.

Я судорожно выдохнул:

- Что рассказать?

- Что захочешь.

- Я не специально стравил Сэм с собаками, - проговорил я сквозь слёзы. – Я не хотел ничего плохого, я испугался…

- Я знаю.

Я начал часто дышать, думая, в чём бы ещё я мог признаваться. Из-за слёз Слава расплывался у меня перед глазами, и от этого говорить с ним было легче.

- А ещё я не ненавижу вас…

Слава вдруг обнял меня, прерывая мои бессвязные попытки объясниться:

- Если тяжело – можем помолчать. Я и так понимаю всё, что ты хочешь мне сказать.

Может, семья проверяется именно так? Можно сколько угодно говорить: «Я тебя люблю» или «Я тебя ненавижу», но это ровным счётом не будет значить ничего, пока не настанет момент, который по-настоящему раскроет вас друг перед другом. Наверное, в настоящих семьях это всегда случается. Это как посвящение – каждый должен через это пройти.

 

Из-за того, что я распустил нюни, Слава нашёл мне психолога. Ужасно.

Хуже, чем это, было только то, что этого психолога посоветовала ему мама Лёты – потому что Лёта тоже к нему ходила. Я, когда услышал об этом, сказал: - Ха, так и знал, что она психичка.

- Вряд ли она «психичка», - ответил мне Слава. – К психологам ходят здоровые люди. Мики тоже ходил.

Это был плохой пример. Я ответил:

- Мики похож на психа.

Я представил, как меня поведут в психиатрическую больницу, такую же тёмную и мрачную, как в фильме «Остров проклятых», и как я буду сидеть в коридоре (а мимо будут бегать крысы, конечно же), а потом из кабинета выведут Лёту, и у неё будет пена изо рта, но самое страшное даже не это, а то, что она всем расскажет, что я тоже теперь долбанутый.

Не знаю даже, как так получилось, что мы с Лётой друг друга ненавидим. Наша вражда зародилась сразу же, как я впервые познакомился с теми предателями во дворе. Жора тогда начал дразнить меня детдомовским, а остальные чуть не подхватили – но я вовремя успел плюнуть Банзаю в глаз, чем завоевал всеобщий авторитет.

А потом эта Лёта-мозги-из-помёта поймала меня у подъезда и спросила:

- Ты правда из детского дома?

Но я ей ответил:

- Отвали от меня, а то в глаз плюну.

В общем, я ей почему-то не понравился. Хотя она никому не пожаловалась, что я ей нагрубил – обычно все сразу мамочкам ноют, но Лёта этого не сделала. Это было странно. Я думал, что разбираюсь в людях.

Я знал, что, когда ты детдомовец и приходишь в место, где остальные дети из семьи, все сначала стараются над тобой посмеяться, потому что ненавидят. Наверное, думают, что ты сейчас обшаришь их карманы или выкинешь какую-нибудь глупость. Если честно, это не совсем безосновательные опасения, но мне от этого не легче.

Так что есть такое негласное правило: начинай ненавидеть быстрее, чем успеют возненавидеть тебя. Мне легко было плюнуть в Банзая – я туда пришёл уже его ненавидя. И с Лётой также. Я знал, что в вопросах ненависти лучше идти на опережение.

Я и к психологу пришёл, заранее его ненавидя.

Он, кстати, сидел не в психиатрической больнице, а в обычном бизнес-центре – в кабинете. Халата у него тоже не было, как и инструментов для проведения лоботомии. В кабинете стояли два кресла – одно напротив другого, журнальный столик с салфетками для плакс (как в фильмах), огромное зеленое растение и полки со всякой ерундой типа статуэток.

Сам он был бритоголовый, в рубашке с короткими рукавами, из-под которых виднелись татуировки: правая рука, например, была покрыта черной краской до кисти. На левую руку огибал хвост дракона, и я догадался, что голова дракона, должно быть, в районе плеча. М-да, не так я себе представлял мозгоправа.

Он сначала со Славой говорил, а потом меня пригласили, а Слава вышел. Я зашёл – он поздоровался и протянул мне руку. Я сел в кресло, не дотронувшись до неё.

- Ты не хочешь жать мне руку? – спросил он.

А я сказал:

- Нет.

- Почему?

- Вы мне не нравитесь.

Он улыбнулся:

- Но мы ещё даже не знакомы.

- А мне все заранее не нравятся.

- Почему?

- Потому что всем не нравлюсь я.

- А мне ты нравишься, - ответил мозгоправ.

Я пожал плечами:

- Это безответно.

Он снова улыбнулся, как будто у нас шла милая беседа. Сказал:

- Меня зовут Александр. А тебя?

- А меня зовут Дидлз-один-два-три-Бомб, — это был мой ник в Майнкрафте.

Александр слегка приподнял брови:

- Серьёзно?

- Ага, - кивнул я. – Не верите – спросите Славу.

- Верю, - ответил тот. – Хоть твой папа и называл другое имя.

- Он не мой папа, - тут же откликнулся я. – Поэтому не в курсе.

- А кто он?

Недолго думая, я наговорил ерунды:

- Меня вырастили в пробирке пришельцы с Марса и отправили на Землю в качестве суперсекретного шпиона, но мой корабль сломался, и я не могу вернуться домой. Теперь приходится здесь жить.

Поймав его то ли насмешливый, то ли удивлённый взгляд, я добавил для убедительности:

- Не верите – спросите у пришельцев.

- Зачем мне перепроверять то, что ты говоришь? – спросил он. – Я тебе и так верю. Расскажи лучше про свою родную планету, Дидлз. Скучаешь по ней?

Я удивился, что он действительно назвал меня Дидлз, и что он пытался расспрашивать про фантастические и невозможные события. Он что, правда в них поверил? Может, он умственно-отсталый? А ещё других лечить пытается…

Вместо ответа, я поправил его:

- Называйте меня полным именем – Дидлз-один-два-три-Бомб.

- Извини, Дидлз-один-два-три-Бомб, - отозвался он. – Так что, расскажешь про Марс?

- На Марсе всех детей выращивают в пробирках, поэтому я теперь экоактивист.

- Экоактивист из-за пробирок на Марсе?

- Ну да. Моя подружка тоже экоактивистка, так что когда мы поженимся и решим завести детей, то сделаем