— Мы преподавали урок… — невнятно ответила Меридия, но подбородок держала высоко и в глаза смотрела нагло, высокомерно и злобно. Будто мстила Люции и имела на то полное право. Но за что? — А ты так подло…

— Я подло?! — У Люц глаза на лоб полезли. — А нападать вчетвером на одного не подло?

Принцесса упрямо поджала губы и отвернулась. А Люц негодовала, но постаралась успокоиться, опомниться, пока не наговорила лишнего в порыве вдохновения. Потому следующие слова вырвались относительно ровно, с усталым вздохом:

— И какой к, Тырху лысому, «урок»?

Посмотрела на Сесиль, на Орфея, в поисках ответа, но близнецы переглянулись и неуверенно пожали плечами. А вот Меридия взвилась на месте.

— Ты ничего не понимаешь или делаешь вид? Мерзкая человечка, из-за тебя Леона опять!..

— Умолкни, — тихо оборвал её принц. Он поднялся, каким-то текучим движением, словно поднимал себя телекинезом, и невозмутимо, со смачным хрустом, вправил шею. И одарил Люцию таким убийственным взором…

Она бы умерла на месте, но зенками, к великому сожалению, нельзя убить.

— Сейчас ты, смертная, извинишься, — размеренно начал он. — Как надо. Подойдёшь, встанешь на колени, поцелуешь мой сапог и извинишься за всё «хорошее». За дерзость, за тупость, за неблагодарность. Признаешь свою никчёмность, раскаешься в ошибках…

— А задницу тебе не поцеловать? — едко усмехнулась Люц и смягчила: — Ваше Высочество.

Ладони тряслись. Ей конец.

Принц, на удивление, хмыкнул.

— Можно и задницу, но после.

Люция скрестила руки на груди.

— Обойдусь без первого и без второго.

Взгляды пересеклись, и в обоих пылало упрямство. Смертельное, тёмное. Шутки кончились.

— Я не буду извиняться за вашу слабость, — сказала она. — Я победила. В неравном бою. Всё честно. Смиритесь с поражением и прекратите спектакль. Надо уметь проигрывать.

Далеон рыкнул и стремительно приблизился, схватил её за ворот туники и дёрнул к себе. Их носы почти столкнулись, дыхания сбились. От бешеной ярости в синих глазах принца у Люц внутри всё сжалось, а язык прилип к нёбу.

— Ты не смеешь мне указывать, пигалица, — процедил он, не моргая. — Думаешь, если одеваешься как мы, учишься с нами и ешь за одним столом, становишься ровней нам? — Далеон недобро усмехнулся. — Совсем зарвалась? Ты смертная. Значит — жалкая и слабая. Ты должна ползать у нас под ногами, как сородичи, трепетать от страха и восторга и молить о снисхождении. Если я приказываю пить «зелёное» вино — ты пьёшь, даже если сдохнешь. Если я приказываю раздеться — раздеваешься без лишних вопросов. И если я говорю извиняться — ты извиняешься, и не важно, за что. Потому что я принц этой империи, твой принц, твой господин. Но ты продолжаешь противиться, дерзить, вставать поперёк горла. Неужели думаешь одолеть меня? Меня — деймона из рода Ванитас?!

Люция с усилием сглотнула.

— Нет.

Далеон неприязненно оскалился и отшвырнул её как надоевшую букашку. Люция упала на четвереньки, длинные волосы выбились из хвоста и прикрыли лицо чёрной вуалью.

— Видимо, тебе не чуждо людское коварство, omnes homines aequales sunt[1], — холодно отчеканил он и велел: — Ползи к ногам и моли своего принца о прощении.

Не шелохнулась. Вот так взяла и не шелохнулась. Напрочь проигнорировала прямой приказ и статус шестого. Только глянула на него зло, исподлобья, и привстала.

— Нет, — ударил жёсткий ответ. Люция окончательно поднялась, распрямила плечи, уставилась в глаза. — Ты не мой принц. А может, вовсе не принц? — злая усмешка тронула губы. — Ведь Император не хочет видеть тебя. Он не спрашивает о твоих успехах, Дааалеееон. Не хвалит, избегает месяцами. Он не признаёт твои достижения в «Танце мечей», а мои признал! — Люция ударила себя в грудь, и сапфировые чётки выпрыгнули из-за кожаного наруча. Они и есть доказательство. Они — подарок Магнуса Ванитаса за прекрасное первое выступление. — Поэтому ты бесишься. Не умеешь мириться с поражениями, и вечно кичишься тем, что принц. А что остаётся? Но мы-то оба знаем, — она придвинулась к его острому уху и понизила голос до доверительного шёпота: — это ничего не значит. Я всё равно лучше тебя. Не в силе, не в скорости, и упаси Великая Дея, не в магии. Но в Танце мечей. В «цели» твоего Двора. И за это я извиняться не буду.

Далеон не двигался, и, кажется, даже не дышал. А Люция развернулась и, стараясь держатся с достоинством, побрела к своей лошади.

Ноги подкашивались, зубы лязгали, всё тело бил озноб, словно её прокляли. Но защитные чётки от Магнуса ещё на запястье. Пока на нём.

Но кто знает, что случится через минуту, когда опальный принц выйдет из ступора и ринется мстить. Ему хватит ума сорвать амулет и наложить какие-нибудь поганые чары подчинения, чтобы с треском унизить Люц и втоптать в грязь всю её пафосную речь. Остаётся надеяться, что Далеон о них не вспомнит.

Люция протянула руку к лошадиной уздечке, обмотанной вокруг толстой нижней ветки, но не успела окончательно отмотать — кто-то схватил её за шкирку туники и грубо дёрнул назад, а второй рукой вцепился в живот и оторвал тело от земли.

Люция взвизгнула и засучила ногами. Горячие губы коснулись её щеки, обожгли дыханием ухо, и заставили притихнуть.

— Бесишь, — прошипел Далеон дрожащим от избытка чувств голосом. — Как же ты меня бесишь, дикарка! И как я ненавижу… всё это. Ты бы знала. Ты бы знала… — будто помешанный твердил он, пока волок, её Тырх знает, куда.

Люц вырывалась и чертыхалась, но разве ж этот зверь недоделанный выпустит? Он выше на голову, нечеловечески силён и, на удивление, твёрд в мускулатуре. А как когтями вцепился? Медвежья хватка! И не скажешь, что жрёт, что попало, ленится сутками и не просыхает от выпивки.

Терринские гены, чтоб их!

Журчание воды стало громче и чётче, и Люц поняла, куда он её тащит. И страх калёным свинцом поразил вены. Сковал. Парализовал.

— Пусти…

Перед взором предстала кромка быстрой прозрачной водицы, и память услужливо подкинула картинки из прошлого: сначала «расправу над ведьмой» одним зимним днём, затем из недалёкого отрочества…

Мальчишеская ладонь на затылке.

Фонтан с водой.

Пожар в лёгких.

— Пусти! — взвизгнула Люц, послав от ужаса к прадедам гордость, честь и достоинство. Она снова была там, в морозном утре, в знойном вечере, в ледяной реке и в теплом фонтане, без воздуха. Без воздуха.

Люция задыхалась, цепляясь скрюченными пальцами за руку принца, и готова была умолять, лишь бы отпустил. А он корчил рожи, сурово глядя только вперёд; глухой и слепой к её истерике. Хотя… скорее