Пока Саша шла к усадьбе, она периодически слышала выстрелы, доносившиеся из встающего по правую руку леса. Каждый раз они заставляли ее вздрагивать, особенно после рассказа о случайной гибели на охоте сына тети Нюры. Конечно, лес оставался довольно далеко, да и на открытом пространстве бескрайнего поля Саша была видна как на ладони. Но не хотелось бы погибнуть от шальной пули.

– Прибереги свою разыгравшуюся фантазию для более подходящего случая, – сквозь зубы пробурчала себе Саша. – Тебе совершенно ничего не угрожает.

Ворота окружавшего усадьбу кованого, резного, тоже очень красивого забора были открыты и немного погнуты. Да-а-а, новому владельцу предстоит вложить сюда немалые средства, чтобы привести это место в божеский вид. И все-таки усадьба Румянцевых была действительно очень красива. Кроме господского дома здесь не сохранилось ни одной постройки.

Большинство из них уничтожил пожар, разыгравшийся в усадьбе в 1920 году. Об этом вчера рассказала Саше за ужином тетя Нюра. Что стало причиной пожара, никто не знал. Господский дом тогда тоже довольно сильно пострадал, но его, в отличие от всего остального, отремонтировали, поскольку отдали под контору работавшего здесь колхоза.

Колхоз канул в Лету после развала Советского Союза, и с девяностых годов двадцатого века пустующий дом стал разрушаться снова, хотя и сохранил основное: стены, крышу, перекрытия и даже старинные двери и печи внутри. Окружавший же дом сад, яблоневый и вишневый, вымерз зимой 2017 года. Тогда целую неделю по ночам столбик термометра опускался до минус сорока, а то и сорока пяти градусов, и деревья погибли практически все, после чего за несколько лет местные спилили их на дрова.

Именно поэтому господский дом и сейчас хорошо просматривался с окраины деревни. Раньше он был надежно скрыт кронами деревьев, особенно в теплое время года, а сейчас стоял открытый всем ветрам и глазам. Может быть, новый хозяин опять посадит яблони? Это было бы хорошо.

Саша вошла в ворота и приблизилась ко входу в дом. Одна из створок двери была сорвана с петель. Интересно, почему тот, кто собирается восстанавливать усадьбу, не позаботился о своевременной консервации объекта? В конце концов достаточно случайного пожара, чтобы уничтожить оставшееся великолепие. Или тут, в глуши, нет бомжей, которые могли бы развести костер внутри пустующего здания, чтобы согреться?

Саша переступила порог и замерла, прислушиваясь к царящей в доме тишине. Только ветер гудел, вольно влетая в разбитые окна. Ее взгляду открылась широкая парадная лестница высотой во все три этажа, изготовленная из итальянского мрамора. В конце ее зияла пустотой огромная ниша под зеркало, украшенная с обеих сторон красавцами-атлантами. Зеркало явно разбилось, но ниша и атланты сохранились в целости. Уже хорошо. Саша достала телефон и сделала первую фотографию.

Она знала, что Глафира Северцева выслушает ее рассказ об усадьбе с огромным интересом. Во-первых, как писательнице, ей могли пригодиться самые разные истории и описания мест, а во-вторых, в ее собственной жизни тоже была усадьба, принадлежавшая матери ее мужа, и в этой усадьбе, перешедшей по наследству к двоюродному брату Глеба Ермолаева Павлу Резанову, Глафира с семьей проводила довольно много времени.

Саша медленно прошлась по комнатам первого этажа. Они выглядели довольно просто, и она, сначала удивившись, вспомнила, что здесь располагались «людские помещения» – кухня и комнаты прислуги. По лестнице, крепкой и прекрасно сохранившейся, она поднялась на второй этаж, и ее глазам открылась вся та красота, ради которой сюда, по заверениям тети Нюры, приходили туристы.

С лестницы открывалась анфилада парадных комнат. Первой была приемная, далее следовал зал с колоннами, хорами для музыкантов и печами из белых изразцов. Потом шла череда гостиных, в каждой из которых стены окрашены в свой цвет. Местами краска поблекла и облупилась, но все же давала представление о том, как все было здесь до революции. Голубая гостиная сменилась малиновой, потом желтой.

Последняя комната оказалась спальней с огромным альковом. Видимо, когда-то здесь стояла хозяйская кровать. За парадной спальней следовала комната поменьше – будуар хозяйки. По другую сторону от спальни помещался хозяйский кабинет. Окна его выходили во двор. На стенах и потолке кое-где сохранилась лепнина. А вот люстр не было ни одной, лишь висели голые патроны с отсутствующими лампочками. Мебель тоже не сохранилась, комнаты и залы были совершенно пусты. Эхо Сашиных шагов отражалось от стен, гулко отдавалось под высоким потолком.

Комнаты она прошла довольно быстро. Подняться на третий этаж или не стоит? Она знала, что в подобных усадьбах наверху располагались небольшие комнаты антресольного типа с полами на разных уровнях. Они соединялись друг с другом ступеньками и предназначались в основном для детей и остающихся в усадьбе на ночь гостей. Никаких архитектурных изысков там быть не могло, но часы показывали без десяти восемь. Время до завтрака еще есть, почему бы и не закончить с особняком одним махом. Во второй раз делать тут будет совершенно нечего.

Приняв это разумное решение, Саша поднялась на третий этаж, шагнула в первую из комнат, казавшуюся довольно темной из-за того, что окно в ней было наполовину закрыто ставней. Вторая болталась на одной петле, а потому дневной свет все-таки проникал внутрь, открывая взгляду облезлые стены с облупившейся штукатуркой, то ли вздутый, то ли разобранный пол, доски которого громоздились рядом некрасивой грудой, и лежащее на спине тело человека. Это был мужчина, одетый в довольно дорогой и отчего-то смутно знакомый спортивный костюм под расстегнутой курткой той же марки. «Вишневый сад».

На груди под курткой расплывалось большое буро-красное пятно. Кровь? Саша перевела взгляд на когда-то холеное лицо, какие принято называть породистыми. Как завороженная уставилась на очки, отливающие дорогим металлом оправы. Кажется, золотой. Ей понадобилось мгновение, не больше, чтобы понять, что перед ней лежит кормивший ее накануне завтраком бизнесмен Олег Якунин, убитый выстрелом в грудь.

1840 год

Марфа

Марфа заливалась горючими слезами. На сегодня были назначены торжественные семейные проводы ее мужа Никиты, которого отец отправлял в город, где тому предстояло стать учеником приказчика в кондитерской лавке. Марфа точно знала, что сделано это только для того, чтобы удалить среднего сына из дома, подальше от молодой жены.

Как бы равнодушно ни относился к Марфе Никита, а без него она оставалась в доме свекра совершенно одинокой и беззащитной. Григорий Никифорович это отлично понимал, смотрел, как она глотает слезы, с ухмылкой. Сверкали темные глаза под кустистыми бровями.

Свекровь была еще более молчалива, чем обычно, лицо тоже заплаканное, под глазами темные круги. Марфа понимала,