когда в приезжем шамане я узнал Инмара. Проездом домой он на несколько дней остановился в этой деревне, чтобы повидаться с родственниками. С Инмаром я увидел еще несколько человек, сидящих вокруг низенького столика, обычного для мансийских паулов, сделанного без единого гвоздя. Среди присутствующих была фельдшерица, огненно-рыжая и весьма миловидная Галя Рукавишникова, продавец магазина Даша Салтанова, кормприемщица молдаванка Ира и счетовод колхоза Саша Турнов. Собралась, таким образом, в небольшой избе вся деревенская интеллигенция. Когда закончился разговор о тревожных сообщениях радио и обмен деревенскими новостями, Инмар пригласил нас всех сесть вокруг стола. Мы едва уместились, став вокруг столика на коленях.

Инмар попросил положить руки на стол и, быстро натирая их своими ладонями, обошел по кругу всех сидящих. Затем отошел в сторону, и мы мгновенно почувствовали, что стол начинает подниматься сначала одной стороной, потом другой. От изумления всех присутствующих охватил необъяснимый страх. Инмар посоветовал прижать руками поднимавшуюся сторону стола. И каково было наше удивление, когда все усилия оказались напрасными. Все ощутили такую противодействующую силу, с которой человеку справиться не дано. Это была в полном смысле слова сверхъестественная сила.

Между тем стол сам двигался по часовой стрелке, описал круг и встал на прежнее место. Инмар повторил свой сеанс трижды.

Изумленная молодежь, теряясь в догадках и предположениях, вышла из паула и направилась к берегу Сосьвы, который для жителей сибирской тайги был тем же, чем для для горожан центральная площадь или парк. Было время белых ночей. Только что отошли отзимки мая, наступила короткая благодатная пора, когда еще не поднялись комары, а воздух уже был теплым. У ног тихо плескалась вода. Эти звуки ласковые, плавные и приглушенные всегда вызывали во мне трепетное и восхищенное чувство чьего-то могучего, но доброго живого дыхания. В лесу за рекой пели птицы. Белая ночь как будто растворила в себе эти чарующие звуки и тихо несла их в безграничную вечность.

Часть компании разошлась, оставшиеся расселись на берегу, охваченные очарованием весеннего утра. После краткого обмена впечатлениями от увиденного наступило то состояние раздумья, в котором человеческий разум ищет разгадку противоречий бытия. К нам подошел Инмар и, раскуривая свою коротенькую, с прямым мундштуком трубку, сел рядом. Все молчали. Мы не смели задавать вопросов шаману, полагая, что это неучтиво. Однако любопытство не давало покоя.

— Инмар, скажи, что это было? — спросила учительница, красавица, тоже манси с реки Конды, урожденная в княжеском роде шамана Сатыги (фотография времен обучения ее в Ханты-Мансийском педучилище хранится до сих пор в окружном краеведческом музее). Инмар долго молчал. По лицу его было видно, что объяснять такие эзотерические вещи всегда очень сложно. Об этих явлениях более смело и бойко пишут теоретики и журналисты, а практики и знатоки этих чудодейственных сил по многим причинам остаются строгими хранителями тайн, порой не умея их объяснить даже самому себе.

— Вы все видели. Я только просил духов. Они мне помогают ходить по битому стеклу, раскаленным углям, брать их голыми руками. Добрые духи помогают лечить людей, верить в добрые силы и бороться со злом.

Это было для нас великим откровением. Воспитанных в духе воинствующего атеизма, который так презирал колдовство, знахарство, ворожбу, нас поразило то, что атеизм был направлен не против обмана, а против истины, боролся с ней, применяя насилие. В то же время живой творец, сидевший перед нами, за несколько минут до этого убедил нас в существовании сверхъестественных сил. Увиденное ошеломляло разум.

Инмар, — снова обратилась учительница к шаману, — расскажи нам о духах.

Долго сидел он молча. Лицо выражало глубокую сосредоточенность, и мне казалось, что я вижу не Инмара, которого знал много лет, а святого, жизнь и деяния которого протекали в недоступных простому человеку мирах.

— Духи — это живые души умерших предков. Я их встречаю редко, когда они приходят, разговариваю с ними, прошу помочь больным, отвести беду, несчастье.

Инмар опять на минуту умолк. А мне вспомнились не раз слышанные рассказы тапсуйских охотников о шамане Василии Кирилловиче Анемгурове, по прозвищу “Выдум”. Жил он один в верховьях Тапсуя. Слухи о нем ходили разные. Охотники рассказывали, что когда они подходили к дому “Выдума”, то часто слышали, как он с кем-то разговаривал или громко смеялся. Любопытства ради заглядывали в окно и неизменно видели одно и то же: “Выдум” сидел на старой оленьей шкуре на полу, недалеко от чувала, поджав под себя ноги. Обдирал ли он белок или соболей, чинил ли сети — он всегда, оставив вдруг работу, бил кулаками по своим коленям, падал на спину, катался с боку на бок и, как говорится, “умирал со смеху”. И тот, кто видел “Выдума” в такие минуты впервые, мог подумать, что он ненормальный. Но все, кто давно знал его, так не думали. Напротив, на людях он вел себя как и все, был разумным, степенным, обстоятельным и неглупым человеком. С кем же так вдохновенно разговаривал “Выдум” наедине? Чему он так заразительно смеялся? Никто этого не знал, никто его об этом не спрашивал. Как знать, может быть эти разговоры “Выдум” вел с духами и с душами предков? Знал об этом только он, но никогда и никому об этом не рассказывал.

— Наши старики говорили, — продолжал свой рассказ Инмар, — что люди узнали о духах от них самих. При разговорах с духами они узнавали своих родственников. Я тоже разговариваю со своими предками. Сами духи говорят, что у них умерло только тело, а душа осталась живая, она ходит рядом, все видит, все знает, как и живые люди. Духи помогают тем, кого они любят. Духи не разрешают живым людям делать ничего дурного.

— Значит, стол поднимали духи? Ты их просил об этом?

— Да. Они могут все. Они очень сильные: могут таскать нарты, стучать по избе, писать и говорить, снимать боль. Они все могут. Но духи бывают и умными, и глупыми, как и люди. Одни добро делают людям, другие, которые были худыми людьми, и после смерти приносят людям зло.

Годы жестоких репрессий против верующих, когда шло физическое уничтожение православных священников и служителей культов, не позволяли углубляться в философию религии Инмара. О вере в то время говорили как о признаке отсталости, темноты людей, ничего не давая в доказательство своей правоты.

Конечно, и по истечении полвека не стало яснее понятие о духах, которые, обладая разумным началом, оставляют в глубокой тайне свое внутреннее естество. Дух по-прежнему для нас лишен вещества и материи. По рассказу Инмара можно было строить догадку, что духи имеют