Шрифт:
Закладка:
Наш потерянный рай'.
В этот момент послышался скрип двери, и кто-то закричал тонким девчачьим голосом:
— Какого черта вы делаете?
Послышался звон разбитого стекла, и наваждение исчезло.
Мы отпрянули друг от друга.
Я оглянулась и увидела девчонку с тугим хвостиком волос мышиного цвета. Кажется, она была из свиты Арабеллы.
— Как ты мог, Майкл! Я все расскажу Белле, а ты! — Она показала пальцем на меня. — Это ведь ты его поцеловала, да? Тебе конец!
Затем она развернулась на каблуках и почти бегом вышла с балкона
— Постой, Мэри! — Майкл ринулся за ней следом, абсолютно забыв про свою куртку, а я так и осталась стоять, обняв себя руками.
Вспомнились слова Эрни, сказанные им после того, как мы разбили мамину любимую вазу:
— Некоторые вещи приводят к катастрофе, малявка Нина.
Похоже, я только что сама себе вырыла могилу. Эта Арабелла — дочь хозяина Нортенвиля, и не стоит рассчитывать на ее прощение.
— Черт! — Я ударила кулаком по мраморным перилам. Что это только что было?
Как мы оказались в саду в странной средневековой одежде? Неужели у меня галлюцинации? Или это все чертов глинтвейн?
В этот момент дверь в очередной раз открылась, и на балконе оказался Стив. Он протянул руку и стукнул меня по плечу два раза. Видимо, таким образом приятель выражал свое сочувствие
— Они уже ушли. В гостиной пусто.
Я кивнула. Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как на балконе появилась эта девчонка? Или время здесь тоже течет по-другому?
— Как Арабелла? — Я подняла глаза на Стива.
Он тяжело вздохнул:
— В бешенстве. Видишь ли, Майкл Корнер — ее собственность с первого года старшей школы. Самая красивая пара и все такое, а тут…
Он смущенно отвел глаза.
В сердце закипала злость, я даже не могла сказать, на кого злюсь больше: на Стива с его проклятым глинтвейном, на Нортенвиль с его странностями или на Майкла, из-за которого так глупо и ужасно влипла.
Я сняла с себя куртку и кинула ее Стиву:
— Верни хозяину. Знаешь, если б не твой глинтвейн… — Мне хотелось наговорить ему грубостей, послать к черту, и все же, взглянув на добродушное лицо Стива, я сдержала гнев.
— Спокойной ночи. — Я вышла с балкона и поплелась в спальню, рассматривая по пути осколки разбитых бокалов, лежащие на полу пустые пачки из-под чипсов и помятую обивку красного дивана рядом с камином, на который с торжествующим видом взгромоздился мистер Берри.
Увидев меня, кот подмигнул и сказал свое коронное: «Мяу-у-у-у-у».
— Иди к дьяволу, Берри! — Я зашла в спальню и захлопнула дверь.
Эвелин уже спала или притворялась спящей. Когда я надевала пижаму, услышала странный шорох со стороны ее кровати.
Затем все успокоилось, и комнату накрыла абсолютная тишина ночи
Я с тяжелым вздохом плюхнулась на кровать. Не стоило мне выходить из комнаты на проклятую вечеринку. Глаза слипались от усталости. Где-то между сном и явью я
снова увидела Майкла в средневековом костюме.
Интересно, что это все-таки было? Может я действительно схожу с ума?
Узнать ответ можно только одним способом: переступить через гордость и поговорить завтра с Майклом.
Если, конечно, он не пошлет меня к черту сразу.
Засыпая, я услышала уже ставшее знакомым ворчание:
— Будь проклята чертова ведьма, лучше сгинуть в этой тюрьме. Мрак!
А потом пришло время снов.
Я пасла овец на покрытой зеленой травой поляне. На мне было длинное платье, с заплаткой на рукаве.
— Одна, две, три. — Я старалась пересчитать их всех, потому что скоро домой и матушка разозлится, если хоть одна овечка пропадёт. К тому же по окрестностям деревни ходят волки, они только и ждут, когда кто-нибудь отобьется от стада.
Овечки блеяли, а на душе расцветала весна. Я любила эту поляну и нашу нищую деревню. Главное — чтобы не случилось набега разбойников, и кровавые братья не пришли к нам за добычей.
— Не бывать этому! — От дурных мыслей я поежилась и погладила одну из овечек по голове. Какая мягкая шерсть! Мягкая и теплая. Овечку звали Джульетта, и она была моей любимицей.
Вскоре показались неказистые домики нашей деревни.
— Нина! — На крыльцо вышла мать, в руках она держала корзину с выстиранной утром одеждой. — Ты все в облаках витаешь. А ну быстро домой! Тебе еще полоть грядки!
— Да, матушка, — проворчала я. Радостное настроение моментально улетучилось. Опять чертов огород! От тяжелой работы к вечеру разболится спина, а на поле солнце будет нещадно печь голову. То ли дело — пасти овец и смотреть на пушистые облака!
Вот бы пришел кто-нибудь и забрал меня отсюда. Тогда я наконец-то освобожусь. Никакой стирки в студеной воде, грязного пруда, никаких плантаций, засаженных овощами, — только свобода и утренняя прохлада…
— Нина-а-а-а-а! — снова раздался голос матушки. Я вздохнула и поплелась домой.
— Нина! Нина! Просыпайся! — На меня смотрела веснушчатая Эвелин.
— Господи, сегодня же воскресенье. — Я зарылась в одеяло с головой. Нет, нет, нет! Не хочу возвращаться в эту ужасную реальность. Уж лучше пасти овец.
— Вставай! — Соседка схватила мое одеяло и скинула его на пол. — Администрация школы решила наказать нас за вчерашнюю вечеринку. Сейчас будет урок литературы у всех классов.
— Черт! — Я села на кровать. Голова болела. — Не напоминай о проклятой вечеринке.
Эвелин, уже успевшая надеть школьную форму, продолжала нависать надо мной.
— И как оно? Целоваться с Майклом Корнером? Расскажешь?
В ее глазах появился неподдельный интерес. Два белых хвостика соседки почти касались моей пижамы, от этого было немного щекотно
— Ужасно. Послушай, этот ваш глинтвейн…
— О, так ты думаешь, все дело в нем?
Я кивнула.
— Именно, а в чем же еще.
Затем поднялась с кровати и начала одеваться, стараясь ничем не показать свое волнение.
Эрни всегда говорил: «Никто не должен знать о твоей слабости».
И он не ошибся. Эта практика подтверждена годами обучения в рингвудской школе. Стоит только тебе разреветься, показать испуг или растерянность, и одноклассники увидят того, над кем можно поиздеваться, придумать дурацкую кличку, кинуть скомканным тетрадным листом и написать неприличные слова на парте.
Таковы законы этого мира. Выживает сильнейший.
С этими мыслями я застегнула блузку и положила в сумку тетрадь, вспомнив о том, что до сих пор не взяла в библиотеке учебники на год.
Эвелин фыркнула и, увидев, что я не настроена делиться секретами, вышла из комнаты.
От этого мне стало немного легче.
Внезапно снова послышался ворчливый голос:
— Аим Лерай скучает. Здесь все одно и то же. Клятая тюрьма! Может, придумать поэму? Или спеть песню?
Голос доносился из