Шрифт:
Закладка:
Я поставила на стол опустевший бокал. Сердце учащенно забилось.
Неужели галлюцинации? Я опасливо взглянула на стену еще раз. Теперь там ничего не было, только тени от камина на светло-синих обоях.
Мне стало душно. Внезапно захотелось выйти на улицу, и я нашла взглядом спасительную дверь на балкон.
Стив в полусонном состоянии допивал второй бокал глинтвейна. Кажется, он даже не заметил, что я ушла.
Дверь на балкон со скрипом отворилась, и на меня подул порыв свежего ночного ветерка. Пожалуй, слишком свежего. От холода начали стучать зубы, но идти обратно к шумной толпе старшеклассников все равно не хотелось.
Дверь балкона открылась снова, впустив спасительное тепло. Я обернулась и увидела Майкла Корнера, который прошел к белым мраморным перилам, даже не взглянув на меня.
Прошло несколько секунд, и я снова оказалась во власти холода. Похоже, все-таки придется вернуться обратно.
— Не стучи зубами, — проворчал Корнер.
В этот момент на меня упало что-то мягкое, заставив вздрогнуть.
Это была куртка. Весьма теплая зимняя куртка с воротником из меха. И плевать на то, что она принадлежит клятому Майклу. Я накинула ее на плечи и облегченно вздохнула.
Наконец-то мне стало хоть немного теплее.
От нее пахло чем-то незнакомым и странным. Сомнительный глинтвейн вперемешку с запахом снега. Наверное, этот Майкл недавно был на улице. Хотя какая мне разница?
В любом случае надо сказать хоть какие-то слова благодарности.
— Спа…
— Эй, ты ведь знаешь, что любят девчонки? — внезапно перебил меня Корнер.
От звука его голоса я вздрогнула. Где-то в груди появилось странное волнение. Словно я уже слышала этот голос раньше, еще до Нортенвиля. Словно это голос стал для меня родным. Когда же это произошло?
«Давно, очень давно, — подкинула ответ память, — слишком давно, чтобы помнить».
По телу снова пробежали мурашки, но уже не от холода.
Я уставилась на Майкла. Сейчас он действительно казался копией портрета в холле академии. Те же бездонные серые глаза, в которых плавали льдинки, длинные ресницы, темные волосы. Только сутаны не хватало, вместо нее был серый свитер и джинсы.
Передо мной стоял падший ангел, нарисованный безумным художником.
И, как любому человеку, увидевшему оживший портрет, мне стало не по себе.
— Ты не поняла меня, да? — он вздохнул. — Просто ты одна из них, из девчонок, наверняка знаешь, как можно признаться в любви конкретной особе, чтобы эта конкретная особа осталась довольна.
В этот момент я снова вернулась в реальность. От слов Майкла, точнее, от его циничного тона мне стало немного смешно:
— Ты намекаешь на ответную услугу за куртку?
— Именно. К тому же мне все равно в ней жарко. — Его язык слегка заплетался. Очевидно, глинтвейн не был таким уж безобидным напитком.
— Моя девушка Арабелла, — он нахмурился, — хочет, чтобы я признался ей в любви на вечеринке в честь дня ее рождения. При всех.
Майкл вздохнул и ударил кулаком по каменным перилам:
— А я представить не могу, как это сделать!
— Пф-ф… — На моих губах невольно появилась улыбка. — Странный ты, просишь у меня совета, но это ведь твоя девушка. И если ты ее любишь…
— Вот только не начинай! — Майкл больно ткнул пальцем в мое плечо. — Не надо мне этих нотаций. Я… я не чертов принц на белом коне! Ты же видела Арабеллу! Она всегда получает то, что захочет! — Его голос стал громче, а затем он оглянулся и тяжело вздохнул: — Уж не знаю, зачем я это тебе говорю.
Майкл положил локти на перила и посмотрел в ночную даль. Вся его фигура выражала непонятную мне безысходность. Словно на его плечах лежал непомерный груз.
Глава 8
Мне стало жаль Майкла. Да-да, знаю, что жалость приводит людей в ад, и все же…
Я подошла к нему и начала тихо говорить:
— Любовь — недуг. Моя душа больна
Томительной, неутолимой жаждой.
Того же яда требует она,
Который отравил ее однажды.
— Что? — Он резко повернулся и взглянул на меня.
Я взяла его за руку:
— Запоминай.
И прочитала стих еще раз.
Майкл смотрел с непониманием и надеждой. Удивительно, сейчас передо мной был совсем другой Майкл, не высокомерный и бездушный, а, скорее, растерянный и бесконечно грустный.
— А теперь представь, что ты говоришь это Арабелле в день ее рождения.
После этих слов он нахмурился, затем указал рукой на небольшой участок балкона, освещенный луной.
— Встань сюда, чтобы я мог тебя видеть.
Пришлось сделать то, что он говорит. Если честно, после безалкогольного глинтвейна у меня до сих пор кружилась голова. Наверное, сейчас мы похожи на двух идиотов.
Я улыбнулась.
— Не смейся, — проворчал он, — просто внимательно слушай. Сейчас представлю, что передо мной Белла.
Майкл взял меня за руку, закрыл глаза, затем открыл их снова и начал декламировать:
— Любовь — недуг. Моя душа больна…
В этот момент произошло нечто странное. Балкон Нортенвиля исчез. Мы стояли в саду под тенями деревьев. На мне было длинное громоздкое платье, на Майкле — странная средневековая одежда. А может, это был и не Майкл вовсе.
Мы молча улыбались друг другу, не в силах сказать то, что должны. На моих глазах выступили слезы. Слезы означают расставание. Опять. А мне так не хотелось его отпускать. Наверное, сейчас в моем взгляде читалась мольба. Королевы так не смотрят.
Надо что-то сказать, но я не смогла. Слова застыли на губах.
Он все понял и повторил:
— Любовь — недуг. Моя душа больна
Томительной, неутолимой жаждой.
Того же яда требует она,
Который отравил ее однажды.
Сказав это, он растерянно улыбнулся. В этот момент, я прикоснулась губами к его губам. Это казалось таким правильным и привычным.
Мы стояли, застыв между двумя реальностями, не понимая, где мы и кто мы сейчас. Но это было уже не важно. Все сейчас не важно. Главное — остановить это мгновение, продлить его хоть на чуть-чуть.
На пару секунд мы застыли, прикоснувшись друг к другу губами. А затем он ответил на мой поцелуй. Его губы пахли снегом и казались мягкими. Наверное, именно такие губы должны быть у ангела с картины. Казалось, что наше дыхание смешалось вместе с прошлым и настоящим, остались только осторожные движение, наши изумленные взгляды, его серые глаза и отдаленные звуки музыки…
До этого момента я даже представить не могла, что поцелуй — это так волшебно.
Где-то вдали под оживленный смех людей из колонок доносилось:
'Прощай навсегда